Изабел Уолф: Дело в стиле винтаж

Блэкхит, 1983 год

— …семна-дцать, восемна-дцать, девятна-дцать… двадцать! Иду искать! — кричу я. — Кто не спрятался… — Я открываю глаза и приступаю к поискам. Начинаю снизу, надеясь обнаружить Эмму в гостиной, съежившуюся за диваном, или завернутую, как конфета, в малиновую занавеску, или же скрючившуюся под кабинетным роялем. Я уже считаю ее своей лучшей подругой, хотя мы знакомы всего шесть недель.

— У вас новая одноклассница, — объявила мисс Грей в первый день занятий в школе и улыбнулась девочке в жестком блейзере, стоящей рядом с ней. — Ее зовут Эмма Китс, ее семья недавно приехала в Лондон из Северной Африки. — Мисс Грей подвела новенькую к парте по соседству с моей. Для девяти лет девочка была невысока ростом, немного пухленькая, с большими зелеными глазами, россыпью веснушек, неровной челкой и блестящими темными косами. — Ты присмотришь за Эммой, Фиби? — спросила мисс Грей.

Я кивнула. Эмма ответила мне благодарной улыбкой…

Я иду через холл в столовую, заглядываю под поцарапанный столик красного дерева, но Эммы там нет; нет ее и на кухне, где стоит старомодный шкафчик с полками, уставленными разрозненными сине-белыми тарелками. Я бы спросила у ее матери, в какую сторону она подалась, но миссис Китс только что «упорхнула играть в теннис», предоставив нас с Эммой самим себе.

Я иду в большую прохладную кладовую и открываю дверцу буфета — он выглядит обещающе большим, но я нахожу в нем только термосы; затем спускаюсь по ступенькам в подсобку, где заходится в последних спазмах стиральная машина. Я даже поднимаю крышку морозильника — а вдруг Эмма лежит там среди горошка и мороженого. Затем возвращаюсь в холл, обитый дубовыми панелями, — в нем тепло, пахнет пылью и пчелиным воском. Там стоит огромный, украшенный резьбой стул — Эмма сказала, это трон из Свазиленда, — сделанный из такого темного дерева, что кажется черным. Я на мгновение присаживаюсь, гадая, где находится этот самый Свазиленд, и перевожу глаза на шляпы на противоположной стене; их там примерно дюжина, и каждая висит на латунном крючке. Здесь есть нарядный розово-голубой африканский головной убор и казачья шапка, сшитая, возможно, из настоящего меха, панама, трилби, тюрбан, цилиндр, жокейка для верховой езды, кепка, феска, канотье и изумрудно-зеленая твидовая шляпа с фазаньим пером.

Я взбираюсь по лестнице с широкими невысокими ступенями. Наверху есть квадратная лестничная площадка, на нее выходит четыре двери. Первая комната слева — спальня Эммы. Я поворачиваю ручку и останавливаюсь в дверном проеме, пытаясь уловить сдавленные смешки или предательское пыхтение, и ничего не слышу, но Эмма очень хорошо умеет задерживать дыхание — и потому здорово плавает под водой. Я сбрасываю с кровати ее блестящее стеганое одеяло, но под ним пусто; нет ее и под кроватью — я вижу там только потайной ящик Эммы, в котором, я знаю, лежат крюгерранды [1] Золотые южноафриканские монеты. — Здесь и далее примеч. пер. и ее дневник. Я открываю большой, выкрашенный в белый цвет шкаф с изображением сафари, но ее нет и там. Возможно, она спряталась в соседней комнате. Переступив порог, я в смущении понимаю, что это спальня ее родителей. Я ищу Эмму под кованой железной кроватью и за туалетным столиком с треснувшим в одном из углов зеркалом, затем открываю шкаф, чувствую аромат апельсинов и гвоздики и думаю о Рождестве. Глядя на яркие летние платья миссис Китс и представляя, как они выглядят под африканским солнцем, я неожиданно понимаю, что не столько ищу Эмму, сколько подсматриваю и вынюхиваю. И подаюсь назад с легким чувством стыда. Мне надоели прятки. Я хочу играть в карты или просто смотреть телевизор.

— Держу пари, Фиби, что ты меня не найдешь! Ни за что и никогда!

Вздохнув, я иду в ванную комнату, заглядываю за плотный белый занавес для душа и в корзину для белья, но обнаруживаю в ней только полинялое фиолетовое полотенце. Я подхожу к окну и поднимаю венецианские жалюзи. И когда смотрю вниз на залитый солнцем сад, по спине пробегает холодок. Вот она, Эмма, за большим платаном на краю лужайки. Думает, что я ее не вижу, присела и скорчилась, а нога торчит из-за дерева. Я мчусь вниз по лестнице, миную кухню и подсобку и распахиваю заднюю дверь.

— Я тебя нашла! — кричу я, подбегая к дереву, и счастливо повторяю, дивясь собственной эйфории: — Нашла! Ладно, — тяжело дышу я. — Теперь моя очередь прятаться, слышишь, Эмма? — Я смотрю на нее. Она вовсе не скорчилась, а лежит на земле на левом боку, совершенно неподвижно, и глаза у нее закрыты. — Вставай, Эм! — Но она не отвечает. И я замечаю, что ее нога согнута под каким-то неестественным углом.