Уильям Локк - Счастливец. Друг человечества

У бедного Септимуса упало сердце: он знал, о чем говорит Зора.

— Да, Сайфер знает; я ему сказал.

— Почему же вы мне сами не сказали этого, милый Септимус, вместо того, чтобы предоставить мне обо всем узнать от мамы и кузины Джен? По-моему, вы поступили даже недобросовестно по отношению ко мне.

— Я забыл, — в отчаянии оправдывался Септимус. — Видите ли, я то помню об этом, то забываю. Как-то не привык быть женатым. Вот Вигглсвик — тот был женат несколько раз. Он мне сегодня дал много полезных советов относительно семейной жизни.

— Но все-таки это правда? — допытывалась Зора, не интересуясь советами Вигглсвика.

— О да. Видите ли, у меня такой дурной характер…

— Что такое?

Увильнуть от ответа было невозможно. Зора восприняла все именно так, как и ожидал Септимус. Он начал было перечислять ей свои недостатки, но она только хохотала, и Сайфер, который обрадовался такому обороту дела, смеялся вместе с ней.

— Мой милый, бедный Септимус, я не верю ни одному вашему слову, — заявила, наконец, Зора. — Только фурия не смогла бы ужиться с вами. И хотя Эмми мне сестра, я все же скажу, что она поступает с вами возмутительно.

— Да нет же! Вы ошибаетесь, — уверял бедный Септимус. — У нас с ней чудесные отношения. Поверьте, мне самому хочется жить одному. Ну честное слово! Я не могу жить без Вигглсвика. Посмотрите сами, как он заботится, чтобы мне было хорошо и уютно.

Зора огляделась и ахнула от такого «уюта». Со старых дубовых балок, уложенных поперек потолка, свешивалась паутина. Из камина, наверное, уже дня три не выгребали золу, и она сыпалась на решетку. На грязных окнах не было занавесок. Она провела пальцем по зеленой суконной скатерти и показала оставшийся на ней пыльный след. Серебряные канделябры на камине потускнели и покрылись темным налетом. Зеркало было засижено мухами. В углу на подносе стояли остатки вчерашней трапезы, и с тарелки, на которую вперемешку были свалены эти остатки, струйка соуса стекала на соседнее кресло. На полу валялся, словно пьяный гость, серый от пыли нечищенный сапог. Из кресла, на котором сидела Зора, торчали наружу пружины.

— Это какой-то свиной хлев, а не комната, — возмутилась она. — Просто грешно оставлять вас на попечении этого негодного плута. Ну с ним-то я еще поговорю по-свойски. Потом напишу Эмми. А если и это не поможет, сама поеду к ней в Париж и разберусь с ней.

Перед своим приходом она выдержала жестокий словесный бой с кузиной Джен, которая приняла сторону Эмми и отзывалась о Септимусе с убийственным презрением. Зора примчалась к нему, пылая негодованием, а теперь рассердилась еще пуще. Оба друга смотрели на нее с грустным обожанием, ибо в своем праведном гневе Зора была поразительно хороша. И в сердце каждого из них этот восторг еще более усугубляло сознание трогательной нелепости ее праведного гнева. То, что так ее возмущало, происходило из-за нее и ради нее, — а она даже не подозревала об этом. Сайфер молчал, боясь неосторожным словом выдать тайну Септимуса, а тот мог только бормотать бессвязные слова о совершенствах Эмми, собственной неполноценности и о золотой душе, живущей в непривлекательной телесной оболочке Вигглсвика.

Но Зора твердила, что она и слушать не желает такой чепухи. Могла бы Эмми, по крайней мере, позаботиться о том, чтобы ее муж не жил в грязи и в пыли, если уж она ничего больше для него не может сделать. Она, Зора, уверенная в том, что для нее все возможно, берется присмотреть за тем, чтобы Эмми выполнила этот свой долг. Нет, писать не стоит — она завтра же утренним поездом едет в Париж. И самое лучшее, чтобы Септимус поехал вместе с ней.

— В Париж вам ехать незачем. Если не ошибаюсь, миссис Дикс уже на пути в Лондон, — вставил Сайфер.

Зора вопросительно посмотрела на Септимуса; тот принялся что-то сбивчиво и многословно объяснять. Не дослушав его, Зора решила отказаться от поездки в Париж. Хорошо, она подождет Эмми в Нунсмере. Так как на время инцидент был исчерпан, Септимус в качестве радушного хозяина предложил гостям чай.

— Я займусь чаем, — вызвалась Зора. — Это для меня будет удобным поводом дружески побеседовать с Вигглсвиком.

И она величественно выплыла из комнаты. Оба друга некоторое время молча курили. Наконец Сайфер спросил:

— Что побудило вас послать ей отбитый хвостик фарфоровой собачки?

Септимус покраснел и, не выпуская папиросы, запустил пальцы в волосы, посыпав при этом пеплом свою голову.

— Видите ли, это я сломал собачку. Нечаянно. Смахнул ее с камина. Со мной всегда случаются такие вещи. Когда у Эмми будет приличная квартира, я изобрету какой-нибудь способ предохранять собачек и прочие вещицы от падения с камина.