— Поздно уже, сынок.
Поль взглянул на часы. Был уже час ночи. Он вскочил.
— Надеюсь, что тебе не надо начинать работать в половине шестого, — обратился он к Джен.
— Нет, в восемь. — Она встала, когда он протянул руку. — Ты не знаешь, что значит увидеть тебя опять, Поль, я не могу высказать. Я так рада, Поль, дорогой! Не думай, что это неправда.
Голос ее дрожал. Это были первые ласковые слова, которые он услышал от нее за весь вечер. Поль улыбнулся и поцеловал ей руку, как целовал руку принцессы, и, не выпуская ее, сказал:
— Разве я не знал, что ты все та же? И если вы думаете, что я не вспоминал о вас и не чувствовал вашего отсутствия, то очень ошибаетесь. Теперь я нашел вас и уже не потеряю больше!
Она слегка отвернула лицо и опустила глаза.
— И что в том хорошего? Теперь мы ничего не можем сделать для тебя, и ты ничего не можешь сделать для нас. Ты на пути к карьере великого человека. Для меня ты — уже великий человек. Разве ты не понимаешь этого?
— Дорогая моя, я был Шелли, Рафаэль, Гаррик и Наполеон в зародыше, когда ты впервые встретила меня, — сказал он, улыбаясь.
— Но тогда ты не принадлежал к их… к их кругу. Теперь это так. Твои друзья — лорды, леди и… принцессы.
— Мои друзья, — воскликнул Поль, — люди с большим и верным сердцем, как Уинвуды, как принцесса, если тебе угодно, и как Барней Биль.
— Это делает тебе честь, — сказал старик. — Большие и верные сердца! Если теперь ты не удовлетворена, моя дорогая, значит ты скверная, себялюбивая девчонка. Не так ли?
Джен рассмеялась, и Поль рассмеялся. Мгновение печали рассеялось. Они сердечно простились.
— Я немного провожу тебя, — сказал Барней Биль. — Я живу по соседству. Прощай, Джен.
Она проводила их до дверей и стояла в холодном воздухе ночи, пока они не слились с темнотой.
Между молодым человеком с безукоризненными манерами, высокой культурой, инстинктивным влечением к большому миру, где творятся большие дела, и безошибочным тактом, человеком мифической красоты и очарования, безграничного честолюбия и неиссякаемой энергии, проповедующим божественное право палаты лордов и утилитарную святость англиканской церкви, — одним словом, между Полем, и радикалом, прогрессивным советником Хикней-хиса, диссидентом, свободным мыслителем, баптистом или приверженцем веслейанцев [37] Последователи Джона Веслея (Уэсли), основателя секты методистов, ставивших своей целью жить в точном соответствии с указаниями Евангелия — в посте, молитве и добрых делах.
, с мнением которых считаются даже епископы, торговцем рыбными консервами, человеком грубых, неразвитых вкусов, то есть — Сайлесом Фином, должна была бы быть пропасть шириной с Тихий океан. На самом же деле эта пропасть оказалась достаточно узкой, чтобы взаимное уважение легко перекинуло через нее мост.
Поль стал посещать мистера Фина. Привыкший к утонченным и несколько условным верованиям своего политического круга, он отдыхал в атмосфере непреложной веры этого человека. Поля занимало также его стремление к самоопределению. Мистер Фин, живший крайне одиноко (едва ли один человек в месяц навещал его, по словам Джен), был, казалось, в восторге оттого, что нашел сочувствующего посетителя, которому мог показывать свои живописные сокровища. Когда он находился среди них, печаль исчезала из его глаз, как порой исчезает она из глаз несчастной женщины, когда она находится среди своих цветов. Он любил водить Поля по дому, отмечая красоты своего собрания и давая волю своему восхищению. Он превратил одну из пристроек дома в картинную галерею, и наполнил ее шедеврами живописного безвкусия. Здесь Поль очень удивился, узнав повторения картин, висевших в других комнатах. Мистер Фин объяснил ему: «Это оригиналы».
Поль несколько мгновений раздумывал над темным значением его слов, пока они не подошли к незаконченному холсту, стоявшему на мольберте. Это была копия одного из пейзажей, висевшего на стене. Он вопросительно повернулся к хозяину. Тот улыбнулся.
— Я сам немного художник, — пояснил он. — Но так как у меня никогда не было времени для уроков живописи, то я учусь сам, копируя хорошие картины. Это Саундерс, — Поль никогда не слыхал о таком живописце, — и очень хороший экземпляр. Вещь называется «Полдень». Особенно хороша корова, не правда ли? Только этот ракурс никак у меня не выходит. Но я работаю и работаю, пока не удастся. Ведь это единственный путь.
Поль согласился и спросил, где он нашел своего Саундерса. Вообще где он нашел и всех остальных? Ни одна из лондонских выставок не приняла бы ни одного из них. Саундерс изобразил деревянную корову, очень плохо нарисованную, лежащую в тени условного дерева.
Читать дальше