Паскаль Брюкнер - Парадокс любви

Поскольку все люди имеют право на спасение, лишить их этой возможности было бы ошибкой; нужно соединить человеческие души в единую семью. Лучше принудить ближнего или даже убить его, чем оставить погрязшим в смертных грехах. «Вне Церкви нет спасения», — провозгласит тысячелетием позже, в 1545 году, в период Контрреформации, Тридентский Собор. У блаженного Августина находим еще одну страшную и показательную формулировку: «Воздержись от любви в этой жизни, чтобы не потерять жизнь вечную <���…>. Если ты полюбил неразумно, ты возненавидел; если ты возненавидел разумно, ты полюбил». «Ненавидеть разумно» — как не почувствовать в этих словах, даже если блаженный Августин не имел непосредственно этого в виду в момент написания, призыва к искоренению всех, кто не придерживается истинной веры? Не повторять прошлое, преобразовать систему человеческих отношений — таков, начиная с Павла, посыл христианства, объясняющий свирепость этой религии [155] См. прекрасное исследование: Jean-Michel Rey. Paul ou les ambiguïtés. L’Olivier, 2008. . Это он задал воинствующую тональность в сфере эроса, даже если последний противостоит ей: его боевой пафос восходит непосредственно к этой доктрине, и маркиз де Сад лишь буйное дитя феодализма и выродившегося католицизма.

Даже любовь, которую Бог дарует своим созданиям, носит двусмысленный характер: «Человек, любимый Господом, — говорит отец Андерс Нигрен, — не представляет ценности сам по себе; ценность ему придает тот факт, что Господь его любит» [156] Anders Nygren. Eros et Agapé. Aubier, 1962. P. 64. Цит. no : André Comte-Sponville. Petit Traité des grandes vertus. PUF, 1995. P. 368. . Странная привязанность, заявляющая с самого начала, что ее объект признан несостоятельным. Да, Бог есть любовь, человек же, падшее создание, не достоин любви. Он «произвел вас на свет, — объясняет святой Франциск Сальский (XVII век), — без всякой нужды, ибо вы для него вовсе бесполезны, но только для того, чтобы явить в вас свою доброту, даруя вам благодать и славу» [157] Saint François de Sales. Traité de l’amour de Dieu. In: Doctrines du Pur Amour. Agora. Pocket, 2008. P. 33–34. . Это делает человека существом, которое следует наставлять и исправлять, коль оно глухо к Божественной мудрости. Убийство во имя Бога не может быть преступлением, потому что Бог — любовь: всякий, находящийся вне его влияния, отвратителен и заслуживает наказания.

Вот почему средневековые инквизиторы, ведомые «чувством сострадания» к обвиняемому, были убеждены, что действуют ради его спасения, подвергая заблудшего пыткам [158] Цит. по: Frédéric Lenoir. Op. cit. P. 158–159. . Те же стороны христианства, что сделали его таким популярным, — набожность, совместный духовный порыв, вера в сверхъестественное предназначение — сделали его и опасным. Ненависть, как волна, могла подняться среди этого океана безбрежной любви, поставляющего ей все новых безоружных жертв. Слащавые речи прелатов, доверявших исполнение наказаний светским властям, служили той воле к власти, которая не отличается милосердием. Христианство изобрело «преступление по альтруистическим соображениям», свершавшееся в атмосфере высокого духовного подъема. Ислам, во всяком случае, честнее в его убежденности, что он — единственно истинная вера, он не делает вид, что настроен миролюбиво по отношению к неверным [159] Для мусульман любить Бога любовью — ересь, так как человек существо конечное, и любовь его конечна. Бога надо почитать и бояться. Потому поэты-мистики преследуются, например, Халладж, Рузбехан, Сухраварди, эти трубадуры высшей любви к божественному. (См.: Denis de Rougemont. L’ Amour et l’Occident. P. 112–113.). Что касается Мансура Халладжа, мистика-суфиста (857–922), убитого в Багдаде, см. его стихи в прекрасном переводе на французский Луи Массиньона (Diwan. Le Seuil, 1955), а также в переводе Сами Али (Poèmes mystiques. Albin Michel, 1998). . Таким образом, проясняется смысл замечательного и абсурдного евангельского предписания: «…любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф 5,44–45). Любить своих врагов значит, с одной стороны, пытаться переубедить заблуждающихся палачей [160] События, произошедшие в Алжире в 1996 году, характеризуют именно такие взгляды монахов-траппистов и, в частности, Кристиана де Шерже, который был настоятелем в монашеской общине цистерцианского монастыря в Тибирине. За три года до смерти от рук исламистов он отказался покинуть Алжир и относился к своему будущему убийце как к последнему другу: «И ты, друг последних минут, кто не ведает, что творит, да, и для тебя тоже я прошу милости и, прощаясь, поручаю тебя Господу. И пусть нам суждено будет увидеться в раю, как счастливым разбойникам, если это угодно Богу, нашему общему Отцу. Аминь! Инш Алла! (На все воля Аллаха!)». Относиться к своему убийце как к другу, заранее простить ему убийство — в этом редкое величие души, которое нельзя не отметить. (См.: Soeur Emmanuelle. La Folie d’Amour, entretiens avec Sofia Stril-Rever. Flammarion, 2005. P. 125–126.). , а с другой — оказывать врагам духовную услугу, лишая их жизни, уничтожая из любви для их же спасения. Христианство дособорного периода — это угнетение нежностью: насилие благородных чувств, сладкая жестокость, воинствующая любовь. О нем можно сказать, как было сказано об итальянском левоцентристском политике Романо Проди: он сама доброта, от клыков до кончиков когтей [161] Христианство весьма успешно пользуется и злоупотребляет принципом парадокса: последние на земле станут первыми на Небе; безумцы с точки зрения этого мира окажутся мудрецами в том мире; кто хочет спасти свою жизнь, потеряет ее; блаженны нищие духом, так как они будут прославлены на Небесах; надо умереть для себя, чтобы жить в Боге, и т. д. Это определение через антоним (зло — это скрытое добро, нищета — это тайное богатство, позор — это величие по умолчанию) есть прежде всего механизм для оправдания существующего положения вещей, позволяющий никогда не оказаться застигнутым врасплох. Истина все время прячется в отрицании очевидного. Так, убийство можно рассматривать как проявление привязанности, казнь — как заботу о ближнем. Позднее эта риторика расцвела пышным цветом при тоталитарных режимах, заботящихся о перевоспитании диссидентов. .