Анна О'Брайен - Фаворитка короля

Мое внимание привлекла приближающаяся процессия молодых людей в алых одеждах, и я смотрела не отрываясь на одно-единственное лицо среди них.

Меня не смогут не допустить на церемонию! Я не буду отсутствовать на этом славнейшем событии, которое увенчает труды моей жизни. Я тихонько проскользнула в дверь и отошла влево, в тень большого расшитого занавеса, ниспадающего складками. Я просто постою здесь. Посмотрю молча.

Двенадцать юношей, новое поколение властителей Англии, и в жилах почти каждого течет королевская кровь. Я всех их знала в лицо. Два внука Эдуарда первыми преклонили колено и ощутили прикосновение меча к одному плечу, затем к другому: худенький светловолосый Ричард Бордоский, наследник трона; Генри Болингброк, сын Джона Гонта. Вслед за ними — Томас Вудсток. Потом другие юноши: Оксфорд и Солсбери, Стаффорд и Моубрей, Бомонт и Перси. Отпрыски самых знатных фамилий Англии получали от Эдуарда посвящение в рыцарское звание. Я не зря опасалась: его рука так ослабела, что большой церемониальный меч дрожал в ней, однако воля короля, как всегда, поддерживала его силы. Я знала, что он выдержит все до конца, пусть и потребуется глоток-другой вина, чтобы подкрепить его.

Каждый преклонял колено, принимал честь носить звание рыцаря, поднимался на ноги и отступал назад. Но я выискивала среди них только одно лицо — то самое, при виде которого мое сердце начинало гулко стучать. Вот он и появился.

Джон. Наш сын. Мой сын!

Побледневший от волнения Джон опустился на одно колено, и волосы его засияли в потоках света, льющегося в высокие окна. В свои тринадцать лет он был еще неуклюжим подростком, но к сегодняшней церемонии его хорошо подготовили. Я затаила дыхание; Эдуард в последний раз поднял тяжелый меч; наш сын вскинул голову, принимая посвящение в рыцари. Меня переполняло чувство гордости. Место, которое я занимала в жизни Эдуарда, подвергаясь за это насмешкам и оскорблениям, было торжественно признано на глазах у всех. Я выскользнула из залы. Все, что мне нужно, я уже увидела. Мой сын стал рыцарем ордена Подвязки, и я задыхалась от переполнявших меня чувств.

— Отвези меня в замок Шин, — велел Эдуард, когда юноши, прошедшие торжественную церемонию, стали оживленно беседовать друг с другом, то и дело разражаясь веселым смехом. — Я умру там.

Я испугалась, что может так и случиться.

— А в чем дело? — спросила я, когда мы тронулись в путь, и на лицо Эдуарда легли горестные тени.

Он лишь покачал головой вместо ответа.

— Я ведь не отстану, пока не скажете!

— Есть у меня на сердце одна печаль…

— Ну, это дело поправимое.

— Нет, этого не поправишь. Я позволил государственным соображениям перевесить понятия дружбы. То было горькое заблуждение, простить которое, мне думается, невозможно.

Он закрыл глаза и не сказал больше ничего, а я, как ни ломала голову, все не могла догадаться, что так тревожит его душу. И как же я смогу помочь, коль не могу понять, в чем дело?

И только ночью мне пришла в голову здравая мысль. Я поняла, что нужно делать — и быстро, не теряя времени.

Эдуард лежал в постели, грудь его едва вздымалась, лицо совсем побледнело, а кожа почти просвечивала, будто жемчужина, какие находят на устричных отмелях Темзы. Время от времени через полуоткрытые губы вырывалось дыхание, и по одному этому можно было догадаться, что жизнь еще теплится в нем. Час его пробил: долгая героическая жизнь, принесшая Англии столько славы, подходила к своему концу.

У смертного одра в последний раз мне пришлось находиться, когда умирала Филиппа. Я чуть усмехнулась, подумав о той поразительной лжи, на которую ее толкнуло сострадание. Улыбка тут же погасла: кто мог тогда предвидеть последствия? Кто мог подумать, что Эдуард со смертью горячо любимой жены вступит на путь, неотвратимо ведущий его к упадку? За последние восемь лет ему всякий день остро не хватало ее. Я для него стояла на втором месте, так было всегда. Я знала это и давно смирилась. Сегодня Эдуард сложит с плеч своих тяжкое бремя.

А я — свое.

В изножье кровати стоял на коленях духовник Эдуарда, бросая на меня свирепые взгляды. Отец Годфри де Мордон, человек исключительно начитанный, блестящий оратор, сторонник жесткой морали, с малопривлекательным лицом, напоминавшим морду хорька. Я не любила его так же сильно, как и он меня, но молиться ему не мешала. Просто сидела и смотрела, как жизнь неумолимо покидает Эдуарда, пока в мои думы не вторгся голос священника.