Дебра Кент - Дневник В. Разрыв

— На нее это не похоже — вот так просто взять и исчезнуть, — сказала соседка журналисту. — Ничего не понимаю.

Была и фотография: темные волосы стянуты сзади в хвост, широко расставленные глаза, тоже темные, небольшой рот открывает ряд ровных, белых зубов. Улыбка казалась натянутой, словно в угоду назойливому фотографу.

На сегодня все.

В.

Зои Хейс переместилась на первую страницу. Заголовок: «Полиция не исключает похищения или убийства». Прилетел из Нью-Мексико отец женщины, отставной военный. Поисковые группы — друзья, соседи, коллеги-врачи, члены спорт-клуба — осматривают все дороги, прочесывают парк, окрестности Медного озера, ноле за аэропортом и дальше, до Кесуэл-фермы. Разбрасывают листовки, рассылают по цепочке электронные письма (я получила сегодня такое и тут же переслала его всем знакомым, живущим в городе). Вечером в парке была общая молитва о Зои Хейс.

Эта незнакомая женщина из головы у меня не идет.

Роджер не идет из головы тоже. Меня просто убивает мысль, что он может выйти сухим из воды после всех своих мерзостей просто потому, что у меня нет свидетелей его связи с Мэри.

На сегодня все.

В.

Полезно иногда почувствовать себя ничтожеством, да? Сущей мелочью, на которую даже смотреть не стоит? Вспомни, некоторые буддисты годами упражняются в смирении. Это очень способствует самосовершенствованию. По крайней мере, я старалась внушить себе эту мысль после сегодняшнего происшествия в классе Пита.

Поскольку у Пита день рождения весной, он отмечает его вместе с другими ребятами, родившимися в марте — апреле. Я напекла уйму разных печений и пирожных, намешала розового лимонада, упаковала это все в коробку и пакеты из-под молока и отвезла к нему в класс. Было приятно: наконец-то я сделала что-то как настоящая мать, со знанием дела!

Две мамы других «весенних» ребятишек тоже пришли. Обе принадлежали к шишкам, каждый год перечисляющим деньги Музею искусств — не из любви к искусству, а потому что ежегодная благотворительная кампания привлекала журналистов. Это как членство в местном клубе — хороший предлог купить новое платье.

Я поставила коробку с пирожными на стол и пододвинула к ним.

— Добрый день, — сказала я самым благожелательным тоном, в душе их презирая.

Одна бросила взгляд на коробку, но ничего не сказала. Другая даже не посмотрела в мою сторону и не переставала трещать:

— Ну, я ему и говорю: «Не можешь разложить все по полочкам, забудь об этом».

Я стояла, как идиотка, и размышляла, стоит ли еще раз предложить пирожные или уйти оттуда. Постояла-постояла и пошла.

Полицейская собака нашла грязный белый носок с эмблемой клуба — может быть, он принадлежал Зои Хейс, а может, и нет.

На сегодня все.

В.

Плохие новости: носок принадлежал действительно Зои Хейс.

Ее отец объявил награду в сто тысяч долларов за информацию, влекущую за собой арест и осуждение виновного или виновных в исчезновении его дочери. Местная полиция связалась с ФБР — и хорошо сделала, уж ФБР-то должно разобраться. Утренняя газета сообщает, что этот случай, видимо, имеет отношение к серии убийств в Нью-Йорке. К лонг-айлендскому убийце-клеточнику — этот псих держал женщин в собачьих клетках. Даже думать об этом не хочу.

На сегодня все.

В.

Никаких новых сведений, зато туча слухов. Один из самых тревожных, который я слышала, — Зои Хейс лежит в Дампстерской больнице, подключенная к аппарату искусственной жизнедеятельности. Встречаются просто чудовищные выдумки на эту тему. Я слышала, как Геракл громким шепотом сообщил Питу, что пропавшую тетю врачи оживляют в больнице, но она без головы. У Пита глаза округлились от ужаса. Я твержу ему, что это бред сумасшедших, но у самой до сих пор мороз по коже.

В такие моменты я вспоминаю, как спокойно жила, когда в доме был еще один взрослый. Нет, «спокойно», конечно, не то слово. И «взрослый», может быть, не то слово. Но я не могу сказать, что без Роджера чувствую себя в доме так же надежно и безопасно. Он вскакивал от любого шума по ночам — под кроватью с его стороны лежал лом; чуть что, он хватал его и шел разбираться. Теперь это моя обязанность — и сон перестал быть таким глубоким. Я вообще не уверена, что сплю по ночам, — скорее, блуждаю на границе между сном и явью, где собственные мысли легко принять за сны. Когда звонит будильник, я не чувствую себя отдохнувшей, только опустошенной. Хотела записать эти сны, но вспоминаются только какие-то бессвязные обрывки, детали, которые не удается собрать воедино.