Кэтлин Зейдель: Конец лета

Затем Феба принесла потертый бархатный футляр для украшений и позвала к себе младших девочек. Эми тоже подошла. Ей захотелось увидеть, что принесла Феба. Булавка, украшенная цветами американского флага, стала бы отличным завершающим штрихом ее наряда.

Но украшения оказались не из магазина подержанных вещей. На атласной подкладке цвета слоновой кости приглушенно мерцапи гранаты Элеоноры перегруженный отделкой гарнитур в некрасивой оправе, которой так восторгалась в детстве Эми.

Она на самом деле была безвкусной.

Клер и Эмили взвизгнули.

- Ой, можно поносить? Можно? Пожалуйста, пожалуйста!

- Только осторожно, - сказала Феба.

Гарнитур оказался достаточно большим, и каждой из девочек досталось по браслету и огромной броши. Уши у них проколоты не были, и Феба прикрепила серьги к заколкам для волос и украсила ими головки девочек. Ожерелье было только одно, и Феба разрешила им носить его по очереди.

- А есть ли какая-то возможность и мне встать в очередь на ожерелье? спросила Эми. - Я всегда хотела его поносить.

- Оно им наскучит еще до конца ужина, - отозвалась Феба, - и ты сможешь делать с ним все, что твоей душе угодно. А пока... нам надо, чтобы ты села и закрыла глаза.

- Я? Зачем? - Эми заметила, что к ним, держа руки за спиной, подошла Элли. - Ладно. - Она села на одну из лавок. Ее пурпурная юбка из тафты заняла место, которого хватило бы на трех человек.

Она почувствовала что-то холодное на горле, а потом теплые пальцы на шее сзади.

- Теперь можешь открыть глаза, - сказала Элли.

Элли держала перед ней ручное зеркальце. Эми посмотрела на себя. В распахнутом вороте рубашки Джека, как раз под ключицами, матово поблескивали пять прямоугольной формы опалов, разделенных крохотными бриллиантиками, ожерелье ее матери. Простое и элегантное, оно было подарено матери Элеоноры, Эминой бабушке, в год ее первого выхода в свет в Лондоне. Феба держала в руках такие же серьги.

- Я привезла для тебя и топазы, - сказала она, - но они не очень подходят к этой рубашке.

- Феба... - Эми не находила слов. - Не надо было этого делать.

- Я так решила. Она была и твоей матерью.

Эми почувствовала, как защипало глаза и в горле застрял комок. Ей захотелось плакать. Последние два года Феба присвоила себе память об Элеоноре, словно та была только ее матерью. Теперь она облегчала свое горе.

Подошел Хэл и обнял дочерей за плечи. Видимо, Феба сказала ему, что отдает Эми драгоценности.

- Может, я покажусь вам старым дураком, но ваше сближение - это огромная радость для меня. Я всегда считал нас сплоченной семьей из-за озера, думал, что мы близки, потому что у нас есть это чудесное место, где все мы проводили так много времени. Потом я познакомился с Гвен и ее детьми. У них не было такого особого места, как это, но они ближе друг к другу, чем когда-либо были мы. Место, каким бы оно ни было особым не может сплотить людей. Вместе их должны удерживать взаимные чувства. Жаль, что моя речь получилась в духе открыток "Холлмарк", но кажется, я по-другому не умею.

- Однако "Холлмарк" продает каждый год миллионы открыток, и это что-то значит, - возразила Эми, которой нравились эти открытки. - Во многих из них просто приятные слова, а в других написано то, что на самом деле важно.

- Мне нужна помощь! - позвала из кухни Гвен. - Кто-то еще, кроме Ника.

Она пыталась вытащить из духовки индейку, а ее помощник совершенно беспомощно стоял рядом, смущенный своим полным невежеством в этом вопросе и опасаясь, как бы его костюм не загорелся.

Как обычно, мужчины подоспели на помощь, когда все уже было почти сделано. Пока не подошло время переодеваться, пользы от них не было никакой, они целый день изучали чертежи Джайлеа и совершали пешие прогулки до подготовленного на Краю места.

После ужина они снова вернулись к этим планам - по-видимому, строительные чертежи приносили им столько же удовлетворения, что и футбол, и Эми тоже пошла взглянуть на них. Она ничего не понимала в строительстве, но это не имело никакого значения. Планы было только предлогом, чтобы посидеть рядом с Джеком.

Джайлс объяснил ей устройство дома. Он будет небольшим, с совмещенной кухней и гостиной и двумя маленькими спальнями позади этого помещения, а в мансарде будут еще две спальни. Стена, обращенная к озеру, почти сплошь будет состоять из окон. В сторону пляжа шел широкий настил.

Планы были начерчены рукой профессионала, но стол усеивали листки желтой бумаги, на которых мужчины делали пометки. Она узнала на одном из них почерк Джека. Это был черновой чертеж целого комплекса. Она смогла определить три сооружения: сам дом, дровяной сарай и туалет, но там был еще один квадратик, гораздо меньше дома, но больше, чем остальные, нарисованный в пустом углу участка.