Рут Валентайн - Дочь Луны

Тогда почему же он не может отделаться от чувства, что опять стоит на дне узкой, темной, вонючей ямы, на сей раз сам похоронив себя заживо?..

Первым ощущением Фэйт при виде уезжающего Мика было облегчение. Ей удалось выскочить из подстроенной мужчиной ловушки целой и невредимой, и теперь, оставшись наедине с собой, в тиши отцовского дома, можно наконец-то вздохнуть свободно.

Она приложила руку к животу, чуть-чуть надавила на него и сразу же почувствовала энергичное шевеление ребенка — второе за утро. Только она и ее ребенок, и никого больше! Именно здесь, на этом ранчо, где когда-то ей довелось познать радость бытия, она сумеет создать атмосферу истинного дома для своего будущего ребенка, дома, где любви, тепла и света будет в избытке, а слова «страх» не будет существовать вовсе.

По дому разносился запах хвойного освежителя воздуха, особенно сильно пахло сосной в спальне. Мик не сразу пустил ее в дом; сперва он что-то собрал в тюк, который забросил к себе в багажник, а потом стер с двери написанные ночным гостем слова — Фэйт так и не узнала, какие. В комнатах было спокойно, чисто, приветливо.

И вдруг Фэйт опустилась на кровать, обхватила себя руками и тихо, жалобно зарыдала, как какая-нибудь шестилетняя девочка…

Когда она проснулась, за окном было темно. День как вода проскользнул между пальцев. Быстренько ополоснувшись под душем, Фэйт поспешила на кухню. Она почувствовала, что в состоянии съесть сейчас быка, и при одном воспоминании о дыне, которую она положила в нижний отсек холодильника, у нее потекли слюнки.

Она сидела за столом и жадно поедала один сочный ломоть за другим. Но через пять минут бездумное, первобытное ощущение физического благополучия вдруг улетучилось, сменившись холодным ужасом осознания пустоты.

Она осталась без Мика.

Фэйт нерешительно посмотрела на телефонный аппарат. Может, позвонить, объяснить, что причина ее внезапного бегства вовсе не в нем, Мике Пэрише? Да только поймет ли он ее и захочет ли вообще слушать? Впервые за день Фэйт почувствовала, что в состоянии рассуждать здраво, не идя на поводу у животного ужаса и неудержимой паники, и впервые до нее дошло, как могла ранить молчаливого и гордого сына индианки ее утренняя выходка. И теперь он скорее умрет, чем вновь станет с ней разговаривать.

Отогнав от себя страшную мысль о том, что она навсегда потеряла Мика, Фэйт решительно встала из-за стола, запихнула в холодильник остатки дыни и потянулась. Долой всяческую сентиментальную белиберду. Пора чем-нибудь заняться — почитать книгу, поискать старые отцовские фотографии. Сто лет мечтала она стать хозяйкой собственной судьбы, мечтала о свободе от внешнего мира. Пора насладиться долгожданным приобретением.

Но почему, несмотря на благие порывы, самостоятельность в очередной раз норовит обернуться одиночеством, а от стен отцовского дома веет не уютом, а холодом?..

— Кофе? — спросил Мик.

— Пожалуй, — согласился Гэйдж, откидываясь в кресле и сквозь полуопущенные веки глядя на Мика.

— Какими судьбами? — поинтересовался помощник шерифа, водружая кофейник на плиту.

— Весь день мотаюсь по дорогам и никак не могу отделаться от странного ощущения, словно что-то должно случиться… С тобой так не бывает?

— Бывает.

— А еще мне не дает покоя вся эта история с зарезанными коровами, и пока я не выстрою более или менее правдоподобную версию дела, не найду себе места. А с кем, подумал я, можно обсудить эту тему, если не со стариной Пэришем.

Мик остановился и пристально поглядел на Гэйджа. До сих пор он воспринимал частного детектива в черном как чужака и одиночку, к которому относился с уважением, отдавая должное его профессионализму и хватке, но никогда не принимал за своего. Во многом из-за того, что Гэйдж всегда был загадкой и в этом смысле мог перещеголять даже самого Мика. И вот он первым назвал его «стариной». Ну и ну!

И Мик вдруг понял, в чем дело. Никакие коровы Гэйджа сейчас не интересовали — по крайней мере, настолько, чтобы из-за них поступаться своими привычками. Гэйдж, видимо, как-то прознал, что от Мика ушла Фэйт, и приехал, чтобы не оставлять Пэриша наедине с его тоской. Приехал как друг.

— Ну что ж, — сказал Мик с ухмылкой, но голос у него дрогнул. — Поговорить, так поговорить. Выкладывай свои соображения…

Дом светился всеми огнями. Включив еще и настольную лампу, Фэйт украдкой зевнула и тут же отчитала себя: с чего, собственно, ей быть сонной после того, как она проспала целый день. А тут еще детский страх перед темнотой, когда каждый неосвещенный угол, кажется, таит в себе угрозу.