Бонкимчондро Чоттопаддхай - Клад вишнуита

— Нет, совсем недолго. Воспользовавшись тем, что Радхарани зашла в дом и стала рассматривать монеты, которые я ей дал, я отправился в лавку, чтобы купить материю ей на сари.

— И больше вы ничего ей не дали?

— Что еще я мог дать? У меня была при себе мелкая банкнота, ее я тоже оставил в хижине.

— Но ведь это было неразумно с вашей стороны. Они могли подумать, что вы просто случайно ее обронили.

— Я карандашом написал: «Для Радхарани», и подписался: «Рукминикумар Рай». Все это время я бережно хранил газетное объявление в надежде, что это та самая Радхарани, и ищет она не кого-нибудь, а меня.

— Значит, я была права, когда сказала, что вас нельзя назвать милосердным. Та самая Радхарани, которая жаждала припасть к вашим стопам…

Ах, Радхарани! Как дождевая вода, скопившаяся в еще не раскрывшемся бутоне, сразу же выливается на землю, если слегка наклонить его, так и из глаз склонившей голову Радхарани покатились слезы. Она надвинула покрывало на лицо и поспешно вышла из комнаты. Рукминикумар, скорее всего, даже не заметил этих слез. А может быть, и заметил, как знать?

Выйдя из комнаты и вытерев заплаканное лицо, Радхарани задумалась. «Он — тот самый Рукминикумар, — рассуждала она. — Я — та самая Радхарани. Мы оба мечтали друг о друге. Что же теперь делать? Мне нетрудно доказать ему, что я и есть та самая Радхарани, о которой он говорил, но что потом? Неизвестно, какой он касты. Разумеется, я могу узнать это сейчас же, но вдруг окажется, что он не из моей касты? Тогда мы не сможем быть связанными узами закона, значит, не смогут соединиться и наши жизни. Тогда зачем же нам продолжать беседу? Пусть я буду жить так же, как жила прежде, повторяя, словно молитву, имя Рукминикумара. Если я смогла провести в таких молитвах первую половину своей жизни, то почему же мне не прожить точно так же и оставшуюся часть?»

При этой мысли губы Радхарани снова задрожали, а из глаз полились слезы. Она снова вытерла заплаканное лицо и, успокоившись, стала размышлять: «Хорошо, пусть мы с ним окажемся из одной касты. Но ведь и в этом случае нельзя ни в чем быть уверенной. Он уже в летах и, может быть, давно женат. Наверняка женат. Нет, нет, это невозможно! Я лучше буду всю жизнь повторять, как молитву, его имя, чем делить любовь с другой женщиной. Но что же мне делать, после того как я спрошу его о касте? Я представлю ему Радхарани. Потом узнаю его настоящее имя, ведь он сам сказал, что только назвался Рукминикумаром, а зовут его по-другому. По крайней мере, я услышу имя, которое буду, как молитву, повторять до самой смерти. Потом мы расстанемся, и я дам волю слезам. О негодная Бошонто! Зачем только ты прислала его, не разузнав все как следует? Разве ты не знаешь, что океан жизни, когда его взволнуешь, одним несет спасение, а другим гибель?»

«Будь что будет, — решила Радхарани, — но знакомство наше состоится». С этими словами она достала то, чем дорожила больше жизни, — ту самую банкноту, которую нашла в тот вечер на полу в своей хижине и спрятала ее в складку сари.

«Предположим, — рассуждала она, — все случится так, как мне хотелось бы, кто в таком случае должен сказать решающее слово?»

Радхарани рассмеялась: «Ай-ай-ай, какой стыд! Разве я когда-нибудь решусь на это?! А что, если пригласить Бошонто? Отлично, может, и в самом деле мне удастся задержать его на два дня, а тем временем приедет Бошонто? Пусть он эти два дня проведет в моей библиотеке. Он, должно быть, любит читать. Ведь эта библиотека устроена специально для него. А вдруг он не согласится остаться на два дня? Может быть, его ждут дела? Что тогда? Как я сама смогу ему сказать все это? Но, в конце концов, что здесь страшного? Почему девушка-англичанка может сделать это, а я нет? У нас в стране подобное поведение осуждается, но разве страх перед людской молвой заставлял меня когда-нибудь отступать от намеченной цели? Вот мне уже девятнадцать лет, а я все еще не замужем. Чего только не говорят обо мне! Ведь я уже считаюсь старой для невесты. Да и какая индийская девушка решилась бы вот так принимать в своем доме мужчину?»

И тут же Радхарани с грустью подумала: «Принять-то я его приняла, а что дальше? Ведь такой разговор должен начинать мужчина. А если он не начнет, что тогда? О всевышний, подскажи мне. Ты создал стыд, но ты же создал и тот огонь, который горит во мне, так неужели в этом огне не сгорит стыд? Смилостивившись над беспомощной сиротой и надежно укрыв ее одеялом непорочности, помоги же ей скинуть покрывало застенчивости! Пусть твое милосердие придаст мне смелости!»