Пьер Лоти - Рарагю

Невозможно описать очаровательную бухту Афареагиту! Громадные черные горы причудливой формы и густой лес с таинственными зарослями кокосовых деревьев стояли над спокойной водой, а среди апельсиновых деревьев и олеандров было разбросано несколько хижин. Казалось, что этот тенистый остров необитаем, хотя нас встречало все население Моореа, наполовину скрытое зеленью.

В этих свежих и ароматных зарослях легко дышалось. Между громадных древесных стволов сидели объединенные хоры Моореа. Певчие каждого округа были одинаково одеты — одни в белом, другие в зеленом и розовом; на женщинах были венки из цветов, на мужчинах — из листьев и тростника. Самые застенчивые и дикие наблюдали за нами из-за деревьев.

Королева и свита сошли с корабля, и гул пушек отразился в горах. Она шествовала в сопровождении адмирала. Прошло то время, когда туземцы носили ее на руках, чтобы не дать ей коснуться земли: по древнему обычаю Океании, земля, на которую ступила королева, становилась царской собственностью.

Двадцать всадников, составлявших почетную стражу Помаре, выстроились на берегу. Как только показалась королева, все соединенные хоры запели песню: «Ja ora na oe? Pomare vahine!» (привет тебе, королева Помаре!), и веселые звуки наполнили леса. Этот заколдованный остров будто проснулся по мановению волшебной палочки.

Долго продолжалась церемония освящения храма в Афареагиту. Миссионеры проповедовали, а хоры пели гимны Предвечному.

Храм был построен из кораллов, крыша из листьев пандануса поддерживалась деревянными колоннами, скрепленными разноцветными веревками, как и старинные маорийские постройки. До сих пор помню эту необычную картину: в двери храма была видна деревня, горы и высокие пальмы. Около кафедры миссионера королева в черном платье, печальная и сосредоточенная, молилась за свою внучку вместе со своей старой подругой, начальницей округа Парара. Их окружали светские дамы в белых платьях. Храм был полон украшенными цветами аборигенами, среди которых затерялась Рарагю.

Потом воцарилась тишина, зазвучали гимны хора Апире, и я услышал звонкий голос моей подруги, перекрывавший весь хор. В некой экзальтации она исполняла самые сложные вариации, и голос ее звенел, как хрусталь.

По окончании церемонии мы приступили к пиршеству. Столы стояли под навесами из зелени прямо среди кокосовых деревьев. За ними могло поместиться до 600 человек; они были убраны листьями и цветами амаранта, а также украшениями, сделанными китайцами из редких растений. Рядом с европейскими кушаньями стояли туземные: фруктовое тесто, поросята, зажареные целиком в траве, блюда из кислого козьего молока. Соусы все черпали из пирог, которые слуги носили вокруг столов. Начальники и начальницы округов поочередно подходили к королеве и так громко и быстро выкрикивали свои приветственные речи, что напоминали бесноватых. Оставшиеся без места ели стоя. Было невообразимо шумно. Сидя рядом с принцессами, я притворялся, что не замечаю Рарагю, сидевшую далеко от меня вместе с жителями Апире.

Когда в лесах Афареагиту наступила ночь, королева отправилась к Фарегау, в приготовленное для нее место. Беловолосый адмирал возвратился на фрегат, и начался праздник Упа-упа. Нас покинуло сегодняшнее религиозное благоговение. Теплая ночь опустилась на дикий остров, и вновь сладострастие и необузданность захлестнули туземцев, за что первые мореплаватели и назвали эту землю Новой Цитерой. Я последовал за адмиралом, оставив Рарагю среди безумствующей толпы.

Оставшись один, я печально вышел на палубу. Столь оживленный утром фрегат был пуст и молчалив; мачты и реи вырисовывались на фоне ночного неба; туманно светили звезды, было тихо и душно, а море было спокойным, и силуэты гор отражались в воде. На суше горели праздничные огни; оттуда невнятно доносились страстные песни, иногда сопровождаемые звуками там-тама. Меня мучила совесть, что я оставил Рарагю одну среди дикой сатурналии; было как-то беспокойно.

Доносившиеся звуки сжимали мне сердце. Мне не спалось. Я любил мою малютку, и таитянки называли ее не иначе как женой Лоти. По сути она и была моей женой, так как я ее любил. Однако между нами лежала пропасть. Она была дикаркой, и различия в наших представлениях стали для нас одинаково непреодолимы. Как для нее были неясны мои мысли и понятия, так и я ее не понимал. Я вспомнил, как она один раз сказала мне: «Я боюсь, что нас сотворили разные боги»! В самом деле, мы были дети двух очень далеких и разных стран, потому и наш союз мог быть только мимолетным, неполным и мучительным.