Миранда Гловер - Шедевр

Кенни фыркнул.

— Знаешь, — сказал он, — когда я уехал тем летом, после того как твой отец… ну и все такое, я ведь возвращался, чтобы встретиться с тобой.

Мое сердце чуть не остановилось. Значит, рисунки — это только начало. Я промолчала, собираясь услышать, что он еще скажет.

— Самое смешное, что ты взяла и уехала. И никто, казалось, не знал, где ты.

— Я поселилась в Лондоне, — спокойно ответила я. Мне вдруг стало необычайно грустно. — Дома особо нечего было делать.

— Да, это-то я знаю, — медленно проговорил Кенни. — Слушай, помнишь Габриэля? Ну, так он сказал мне, где ты, и я поехал тебя искать.

Слова Кенни поразили и смутили меня. Габриэль всегда находился в курсе всех событий, его бар был центром нашего поселка, но я не думала, что кто-либо знает, куда я поехала, даже он.

— Он сказал, ходят слухи, что ты поселилась по какому-то новому адресу, — продолжал Кенни, не замечая моего молчания. — В квартире на Пэддингтон. Кажется, на улице Мейда Вэйл. И вот я поехал туда на мотоцикле, но когда нашел дом, дверь открыл какой-то африканец с «косяком» в руке, — я его поэтому и запомнил. Короче, он сказал, что девушка с каким-то шикарным именем, вроде Эммелины, живет наверху и учится в колледже. Поэтому я решил, что ошибся адресом, купил у него марихуаны и уехал.

— Да, что же еще тебе оставалось делать, — сухо сказала я.

— Так вот, вообрази мое удивление, — произнес Кенни, — когда несколько дней спустя я увидел в газете твое лицо — Эстер Гласс становится знаменитой художницей. Представь, как я смеялся.

— Что тебе от меня нужно, Кенни? — спокойно и холодно спросила я. Мне уже был ненавистен наш разговор, и я хотела поскорее отделаться от Кенни. — Я не люблю вспоминать о прошлом.

Он засмеялся.

— Я не хочу ничего особенного. Я просто решил, что тебе будет интересна моя история — знаешь, я думаю, газета потом могла бы все это опубликовать, правда?

— Они не будут печатать твою историю, Кенни, — жестко ответила я. — Джон Херберт говорил со мной вчера. Он передумал.

Кенни колебался. Он явно не понимал, что я веду свою игру.

— Это действительно так, — продолжала я, — но мне очень хочется выкупить свои рисунки, и я добавлю к предложенной Джоном сумме что-то вроде компенсации. Ну, за напрасное путешествие в Лондон много лет назад, а также за упущенную возможность с «Кларионом». Что ты об этом думаешь?

— Это было бы очень кстати, Эстер, — медленно ответил Кенни. — Да, это было бы действительно кстати. — Он откашлялся. — Гм, какую сумму ты имеешь в виду?

— Двадцать пять тысяч фунтов, — ледяным тоном сказала я. — Наличными. — Я надеялась, что это больше, чем он ожидал. Мне хотелось, чтобы Кенни гордился моим предложением. К счастью, я только что получила чек за «Обнаженную в росписи».

Какое-то время Кенни размышлял, и я снова услышала в трубке треск. Откуда он звонит?

— Я знал, что ты войдешь в мое положение, Эстер. Ты всегда была очень доброй. Я рад, что ничего не изменилось. — Он не мог скрыть своего восторга.

— Как мне получить рисунки? — Мне не терпелось поскорее покончить со всем этим. Хотелось, чтобы моя трубка навсегда перестала говорить его голосом.

Кенни попросил прийти по указанному адресу в Клэфеме в следующий четверг, в три часа дня, с наличными. Я охотно согласилась и, перед тем как положить трубку, раздраженно заметила, что надеюсь никогда больше его не увидеть.

— Не волнуйся, — ответил он. — В конце месяца я надолго уеду.

Затем, как и в прошлый раз, телефон щелкнул и замолчал.

Я забралась под одеяло и закрыла глаза, чувствуя себя оскорбленной и оскверненной.

На следующий день на первой полосе «Клариона» появилась статья обо мне. Заголовок гласил: «Эстер продает себя», за этим шло подробное описание моего будущего проекта. Автор статьи сравнивал мою возможную стоимость со стоимостью других вещей — от шлифованных алмазов до буханки хлеба, а также добавлял список самых дорогих шедевров, когда-либо проданных. Он также скаламбурил на тему денежного вознаграждения и скидок «семь по цене одной», но общий тон был выдержанным, статья одобряла мой проект, и в ней ни слова не было о продаже моих ранних рисунков и бывших бойфрендах.

Ничего другого мне и не требовалось. Когда я позвонила Джону Херберту, чтобы поблагодарить, его голос был полон самодовольства. Он попросил информировать его о продвижении работы и пообещал, что «Кларион» проделает со мной весь путь вплоть до аукциона. Я не знала, следовало ли воспринимать это как комплимент или как угрозу. Я остановилась на последнем, но сдержалась: по крайней мере, я почти избавилась от Кенни Харпера, к тому же необходимо продолжать работу.