Ирина Тарасова - Не бойся, малышка

Новоиспеченный папаша даже попытался сунуть мне в нос загодя припасенные астрочки с тещиного огорода. Так я этим поганым веником по его щекастой морде прошлась по русскому обычаю: раз-два-три. А он ничего… Только поиграл мягкими своими плечиками, похмурил ершистые бровки и даже попытался пошутить. «Чем бы дитя ни тешилось… Все равно ведь позовешь. Не в первый раз».

Он прав: не в первый и даже не во второй… За время нашего знакомства была у нас пара-тройка серьезных размолвок. Только на сей раз всему действительно конец. Навсегда. Надо вернуть в лоно многодетной семьи беспутного папашу розовопопого младенца. Я знала, что старшей его дочке — почти как мне, средняя закончила престижный лицей и в университет зачислена, а единственного наследника надо будет растить и растить… Вот пусть и займется.

С этими благими намерениями я выставила своего любовника, с которым провела почти год в любовном угаре и еще пять лет в ритуально-привычной любовно-сексуальной связи. Обдумывая свое новое положение одинокой женщины, я всю ночь проревела белугой и только под утро заснула.

Проснулась после полудня — лицо словно пальто на синтепоне, волосы — торчком во все стороны, синяки под глазами. А главное — гнетущее чувство одиночества, пронзительное и острое, как визг пилы.

Дотянувшись до пульта, я включила телевизор. Похожая на стерву актриса уныло пыталась изобразить интеллект на недавно подтянутом лице. Щелк — мужики привычно мочат друг друга в сериале. Щелк — шоу-миллионер устраивает дачный уют на личной паре-тройке гектаров. Мутотень и скука на всех доступных моей антенне каналах.

Наконец я нашла нечто подходящее: лощеный мужик ест-пьет-нахваливает в каком-то жутко дорогом ресторане. Рубашка на мужичке отутюженная, галстук-бабочка, пухленькие пальчики без обручального кольца. Выпил, закусил и пригласил на собеседование. Он, мол, предлагает работу за рубежом. Высшее образование, можно неполное (у меня — три курса начфака), знание английского (ple-e-ase), танцевальная подготовка (полтора года хореографической студии). Крупно, во весь экран, номер телефона.

Чтобы не забыть, черкнула на листочке и тут же набрала заветные шесть цифр.

— Алло, вас слушают, — сказал кукольный голос.

— Когда можно на собеседование прийти?

— Лет?

— Не знаю… Сначала месяца на три…

— Вам сколько лет? — В кукольном голосе проскользнуло раздражение.

— Двадцать… — Я поперхнулась.

— Значит, незаконченное?

— Три курса педагогического, — поспешила я сказать полную правду. — Немножко танцую, рисую, английский…

— Можете сейчас подъехать?

— Yes! I am sure…

— Пишите.

На том же клочке бумаги я записала адрес: Комсомольский проспект, 28. В номере дома, совпадающем с моим возрастом, я увидела добрый знак. Все остальные числа оказались случайными и ничего не предвещали. Пятнадцатый этаж, офис 159.

Трубка отключилась, я соскочила с дивана. «Почему бы нет?! — взвилась я. — Поеду в чужестранные дали, где, по сводкам статистики, превалирующая масса холостых-неженатых, встречу там суженого-ряженого, и будем жить-проживать да добра наживать».

Не позволяя себе вдаваться в детали моего авантюрного плана, я встала под душ, вымыла, вытерла, высушила, расчесала, подвела и накрасила. Наконец, окинув себя с ног до головы беглым, но вполне дружелюбным взглядом, я выскочила за дверь.

Недавно отец отдал мне свою старенькую «шестерку». Хорошая машина, немного строптивая, но мы с ней ладим. Я села в свою ненаглядную, крутанула ключик. Моторчик ободряюще заурчал. Его тихий рокот сродни мужскому баритону вселил в меня еще большую уверенность.

Взглянув в зеркало заднего вида, я осталась довольна своей уже пришедшей в себя физиономией с вполне приличным макияжем и тщательно замаскированными тональным кремом веснушками. Я попробовала было размять плечи, но мышцы спины словно окаменели. Потянув рычаг, я заставила машину сдвинуться с места. Моя старенькая автомобилька сейчас была мне более послушна, чем мое собственное тело. Продолжая ощущать скованность мышц, я покрутила рукоятку на левой дверце — стекло медленно опустилось. Запах городского асфальта, нагретого солнцем, показался мне приятным. Чуть крутанув руль вправо, я выползла на шоссе и прибавила скорость.

Шины шуршали успокаивающе монотонно, как дождь. Я посмотрела на небо — ни облачка. Открыточный глянец солнечного дня вселял в меня уверенность. Я перешла на вторую скорость, косясь на таблички с названиями улиц. Наконец на серой стене огромного домины увидела крупно выведенную черным цифру 28. Это было высокое, не менее чем в два десятка этажей, грязно-бездушное здание из стекла и бетона, спроектированное, вероятно, в глубокие застойные времена архитектором-номенклатурщиком в период жесточайшего похмельного синдрома.