Ирина Тарасова - Не бойся, малышка

— Вернулась, б… Подь сюда!

Таня нехотя повесила сумку на спинку стула и села напротив матери. На столе стояла на треть опустошенная бутылка водки. Перед матерью — пустая стопка, а чуть поодаль — полная, накрытая сверху куском черного хлеба.

— Генка погиб, да? — спросила Таня, хотя уже знала ответ.

Мать подняла искривленное злобой лицо.

— Радуешься, стерва.

— Зачем ты так?.. — остановила ее Таня.

— А что, не правда?! Ты все мне поперек делаешь. Вон… вон… — Мать на некоторое время застыла, словно пытаясь что-то вспомнить. — Вон замок дурацкий на дверь повесила, запираешься!

— Если б не запиралась, Генка давно бы меня достал. Он после выпускного ко мне полез…

— Врешь! — Мать стукнула ладонью по столу так, что стопка с водкой опрокинулась, и кусок хлеба упал на пол. — На фиг ты ему, пигалица, сдалась. Генка меня любил, и трахались мы чуть ли не каждый день.

В памяти Тани всплыло рыхлое тело отчима с набрякшим от эрекции членом. Она невольно передернула плечами.

— Хватит, мама. Я в Генкиной смерти не виновата, — с трудом сдерживая раздражение, сказала Таня.

— Зря бабка меня от аборта удержала, — процедила мать сквозь зубы. — Все с тебя и пошло. Если б бабка тогда тебя к там не притащила, мать не разозлилась бы, и Ленька был бы цел! Но ты базлала, как резаная, вот мать и порезала Леньку. А теперь вот Генку ты сглазила. Я помню, как ты лыбилась, как узнала, что его в Чечню посылали.

— Что ты такое говоришь?.. — От возмущения у Тани перехватило дыхание. — Я твоего Леньку не знала даже, а Генка твой, прости уж, подонок был. Беззащитных до крови избивал, меня хотел изнасиловать. Я с выпускного пришла, а он… он…

— Не бреши! — завизжала мать. — Такого, как Генка, мне теперь ни в жисть не найти! Ты вот холодная, как лягушка, не понять тебе мово женского нутра. И опять же… — Мать грубо выругалась. — Пенсию евонную теперь жена получит, хоть и жил он со мной. Теперича ни копейки тебе не дам.

— Мне и не надо.

Таня вскочила и бросилась к себе в комнату. Противоречивые чувства раздирали ее. С одной стороны, мать правильно догадалась: Таня действительно была рада, что больше никогда не увидит лоснящееся лицо отчима, его гадкую усмешку, оценивающий холодный взгляд, не услышит мерзкой возни на скрипучей супружеской кровати. Но смерти Генке она не желала.

— Ведьма ты…

Таня подняла голову. В дверях стояла мать, держа в руке зажженную сигарету.

— Ты — ведьма, — повторила она. — Только несчастья чрез тебя.

— Неправда, — тихо сказала Таня, но мать, развернувшись, уже удалилась, бормоча проклятья себе под нос. — Неправда, — крикнула Таня ей вслед и заплакала. Ей внезапно стало холодно. Вся дрожа, она закуталась в старый, но по-прежнему мягкий шерстяной плед, которым укрывалась еще баба Софа.

…Она плакала, уткнувшись в подушку, пока не заснула. А под утро ей приснился странный сон…

Шершавая рука легла на ее плечо. Таня вся сжалась от страха, хотя знала, что это всего лишь сон. Она попыталась скинуть руку, но тут почувствовала, как пальцы гладят ее по волосам и тихий, спокойный голос шепчет: «Не бойся, это я». Даже не оборачиваясь, она поняла, что это баба Софа пришла ее утешить.

Развернувшись, Таня уткнулась в мягкое плечо. «Бабушка, что мне делать? — спросила она, вдыхая уютный запах ванили и ландыша — именно так пахли любимые бабушкины духи. — Меня никто не любит». — «Сама люби», — ответила ей баба Софа. Таня хотела спросить ее о чем-то еще, но резкий свет ослепил ее.

Таня села на постели. Солнечные лучи безжалостно били в окно, освещая убогую обстановку комнаты: заваленный бумагами обшарпанный письменный стол, двустворчатый шифоньер с почерневшим от времени зеркалом, продавленный диван. Вдруг прозвенел будильник. Таня вздрогнула и тут же нажала кнопку. Снова наступила тишина, вязкая и какая-то особенно отчетливая после резкой трели звонка.

Таня опять легла, натянув плед до подбородка. «Сама люби», — сказала во сне бабушка. Кого, хотела бы она знать. Но знала только одно: ей не получить от бабы Софы ответа, как не вернуться в ушедшую ночь.

Новый год Таня отмечала с коллегами по парикмахерской, где она работала с июля. То, что мать пригрозила лишить содержания, нисколько не испугало ее. «Надо же, — думала она. — Неужели не заметила, что я каждый день хожу на работу, а с первой зарплаты даже подарила ей блок хороших сигарет».

Вечером первого января, когда Таня вернулась домой, она застала в квартире нового сожителя матери. На этот раз это был солидный дядька, который работал в ГАИ. Этот уже не косился на Таню недобрым взглядом и не ухмылялся. Он, казалось, вообще не умеет улыбаться, зато, вероятно, давал матери больше денег: по крайней мере, та с «Примы» перешла на «Яву».