Виктория Готти - Суперзвезда

Хрустальная лампа на тумбочке у кровати рассеивала по всей комнате тусклый свет. Он осторожно убрал локон с ее лица. Лана слегка пошевелилась, и он замер, собрав последние силы. Даже спящая, она возбуждала его, доводила до крайности.

Не в силах противостоять соблазну, он провел кончиками пальцев по ее лицу. Она простонала, и на губах появилась слабая улыбка. Его рука скользнула на ее обнаженное плечо, пальцы, едва касаясь, прошлись по нежному изгибу шеи. Лана открыла глаза, зажмурившись несколько раз, чтобы разглядеть его.

— Это ты… хм-м-м. — В ее голосе прозвучало напряжение, почти страх, но тон оставался спокойным. Окончательно проснувшись, она широко улыбнулась и вдруг заметила страшное изменение в его облике.

По ее телу пробежала волна страха. Она напряглась так сильно, что он мог на расстоянии ощутить ее панику. Обнаженная, она забилась в дальний угол кровати, пытаясь освободиться от одеяла и простыней. Он наклонился над ней, опустив руки. Ее взгляд был прикован к тому, что в них холодно мерцало.

— Игра закончена, Лана! — Он слышал, как сильно колотится ее сердце, видел, как жадно хватала она губами воздух. Крик застрял у нее в горле.

Он направил на нее небольшой револьвер и произнес:

— Я победил.

Она откинула одеяло, словно матадор плащ, скинула ноги с кровати в напрасной попытке убежать.

Он нажал на курок так сильно, что пальцы побелели, и дважды выстрелил. Небольшой пистолет двадцать второго калибра был способен на многое без особых усилий и шума. Первая пуля попала ей в плечо, вторая в голову.

Он глубоко вздохнул. Все кончено. Ее тело упало рядом с кроватью, забрызгав кровью белоснежную постель, — словно алые лепестки цветов легли на снег. Лану окутал мрак, — это была смерть.

Он медленно повернулся и спокойно вышел из слабо освещенной спальни в светлый коридор. Он не замечал своих следов на отполированном паркете, не замечал он и маленькой девочки, которая припала к замочной скважине.

Десятилетняя Челси Хаттон, замерев под накрахмаленными больничными простынями, следила, как покачивались от ветра створки ставен. Про себя она твердила алфавит в обратном порядке, как можно громче, чтобы заглушить певучий голос священника: «Сие есть Тело Христово…»

Она прикрыла глаза, чтобы не видеть взгляда матери, которая стояла на коленях рядом с кроватью, сложив руки у сердца.

Отец Том повторил слова молитвы, на этот раз более настойчиво, и облаткой коснулся ее губ: «Тело Христово примите…»

Челси открыла рот, чтобы съесть облатку, надеясь на то, что мать не заметит, как она содрогнулась всем телом. Потом она снова вернулась к алфавиту, который вспоминала всегда, когда не хотела кого-то слышать: реальных людей или голоса, что звучали в нее в голове. Священник продолжал, произнося молитвы, читаемые у постели болящих: «Царю небесный, телес и душ наших целитель…», «Пресвятая Дева, Царица Небесная…» и снова «Отче наш».

Челси почувствовала движение матери, когда та перекрестилась. Отец Том запел: «Во имя Отца…»

«Мама, Бог действительно слышит нас?» — мучительно размышляла Челси.

— И Сына…

«Почему дьявол не оставляет меня в покое?»

— И Святого Духа.

«Если Богу все равно, он должен запретить эти голоса».

— Аминь. — Отец Том и мать увлеченно заговорили, Челси молчала.

— Челси, — строго произнесла мать, — поблагодари отца Тома за то, что он навестил тебя и помолился о твоем здоровье, чтобы завтра на операции Господь хранил тебя.

У нее на лбу выступили капельки пота. «Нельзя, чтобы они заметили», — сказала она себе. Челси слабо вздохнула и прошептала:

— Спасибо, батюшка.

Но она знала, что ни облатка, ни вино, ни церковь, ни священник, ни молитва не могли ее спасти.

Челси старалась быть хорошей девочкой, но внутренние голоса твердили гадкие, ужасные вещи. Она молилась Боженьке, как учила ее мама, просила голоса замолчать. Часто после школы Челси заходила в пустую церковь, чтобы пасть на колени и помолиться, но это не спасало ее от сильных головных болей, когда ей казалось, будто две гигантские руки сжимают ее виски.

Еще вчера утром, перед тем как она легла в больницу, мама расчесывала ее волосы, а голоса обзывали маму ужасными словами. От этого Челси пришла в такую ярость, что разбила аптечку, раскидав ее содержимое по ванной комнате. Небольшое овальное зеркало разлетелось на тысячи мелких кусочков.

— Дитя, это в тебе дьявол говорит, — вопила мать, таща ее из ванной. — Ты должна молить Господа о милости! — Затем мать объявила, что попросила отца Тома прийти в больницу и исповедать ее перед операцией. — Ты не попадешь на небеса, если не примиришься с Творцом нашим.