Виктория Готти - Суперзвезда

По серому ковру коридора кто-то шел. В комнату вошел мужчина в возрасте Роджера.

— Что здесь происходит? — спросил он, откидывая со лба каштановые с проседью волосы.

— Спасибо, что быстро приехал. Мисс Хаттон, это мой адвокат, Джеймс Рентрю. Джеймс, может быть, ты уладишь эту… беду.

— Не принимай близко к сердцу, Роджер, — прервал его адвокат. — Возьми бутылку воды из холодильника. А я займусь мисс Хаттон.

Челси узнала его имя: так были подписаны все чеки, что она нашла. От того, как он произнес ее имя, она вся сжалась. От его слов ей стало больно, будто когти впились ей в плечо. Адвокат был высоким, симпатичным мужчиной, похожим на итальянца. Но, в отличие от Роджера, он казался более мягким и доступным.

Пока Челси пыталась сосредоточиться, Рентрю достал из портфеля чековую книжку, подписал чек и бросил его Челси. Чек был на сто тысяч долларов. Еще он протянул ей написанное от руки письмо, похожее на какой-то договор, — официальная бумага, чтобы избавиться от нее.

Челси понимала, что таким путем она ничего не добьется. Порвав чек и письмо, она наклонилась над столом, думая о том, как эффектно выглядит в декольте ее загорелая грудь.

— Оставьте себе, господин адвокат. Меня вы не купите, — сказала она и добавила про себя: «Никуда я не уйду». — Мне было просто любопытно, — старательно произнесла она, набросив на плечо ремешок от сумки. Движение это должно было сказать о решимости, которой она на самом деле не испытывала. — Если Роджеру Турмейну нечего скрывать, зачем вы пытаетесь откупиться от меня ста тысячами долларов? И почему он… вы… посылали по семь с половиной тысяч моей матери? — В глубине души она знала, что Турмейн не собирался выслушивать, что она никогда не знала своего отца. Не дожидаясь ответа, Челси повернулась, замерев ровно на столько, чтобы адвокат успел хорошенько разглядеть ее зад.

— Знайте, что она никогда не обналичила их, — бросила она, закрывая за собой тяжелую стеклянную дверь с золотым логотипом.

Челси вышла из ванной, накинула черную ночную рубашку от Валентино, затем прошла босиком к зеркалу и внимательно себя оглядела. В этот момент раздался стук в дверь. Она посмотрела на часы «Ролекс», подарок Эдварда. «Хотя бы это было настоящим», — вздохнула Челси.

Открыв дверь, она столкнулась нос к носу со своей десятилетней дочерью Изабеллой и ее гувернанткой Джесс, тридцатилетней польской иммигранткой, которую Челси наняла накануне родов.

Белла начала что-то говорить, она называла Джесс мамой, но Челси даже обрадовалась, что ее ребенок кого-то любил и был любим. Она была уверена, что рядом с Джесс ее дочери будет намного лучше, по крайней мере у нее будет шанс вырасти нормальным человеком. Изабелла воплощала все хорошее, что было в Челси. Когда Эдвард умер, Челси потребовалось время, чтобы разобраться с финансовыми проблемами, которые он им оставил, и ребенок ей сильно мешал. Она уговорила Джесс забрать Изабеллу к себе, и девочка до сих пор жила с Джесс в уютном домике на окраине Лос-Анджелеса.

— Челси… — заговорила Джесс, но Изабелла перебила ее:

— Не переживай, мамочка. Это была не ее идея. Я сама захотела прийти к тебе.

Белла была высокой для своего возраста и выглядела старше своих лет. Пышные золотые кудри спускались ниже пояса, выразительные зеленые глаза были широко открыты от возбуждения. Она, подумала Челси, была очень похожа на свою бабушку, великую Лану Турмейн. Она была такая же красивая.

— Прежде всего надо было мне позвонить, — резко произнесла Челси, даже не пытаясь скрыть гнев. Присутствие Беллы могло разрушить ее тщательно просчитанные планы долгожданной встречи с Кэссиди Инглиш. Теперь единственной надеждой Челси оставалась Кэссиди, и их встречу никак нельзя было откладывать.

Смятение, возникшее на Шато-Мармон, было вызвано не его дорогим костюмом за три тысячи долларов и не его исключительным обаянием; красивые точеные черты лица, черные волосы, выразительные изумрудно-зеленые глаза — все это было здесь ни при чем. Волнение было результатом его безграничной власти.

Он так же хорошо смотрелся и без дорогого костюма, что был на нем. У него не было ни громкого титула, ни политического положения, и тем не менее в его руках была власть, позволяющая влиять на президентов и генеральных директоров по всему миру. Для него не существовало недосягаемых персон, включая деятелей Уолл-стрит и вашингтонских политических титанов.