Дэни Аткинс - Наша песня

Я застыла, услышав ее слова, потом, ошеломленная, взглянула на Макса. Он не сразу понял выражение моего лица, затем его изумленный взгляд сменился другим, выражавшим полное недоверие словам медсестры. Словно он никак не мог поверить в услышанное.

– Вот здесь, в реанимации? Пациент нуждается в трансплантации?

Медсестра была более чем удивлена моим вопросом, будто ее застали врасплох. А может, так на нее подействовал ужас в моих глазах.

– Вы же не хотите сказать, что это Дэвид? Дэвид Уильямс?

Мне стало ясно, что женщина чувствует себя неловко.

– Простите, миссис Тэйлор, но мне не разрешено обсуждать с вами состояние других пациентов. С моей стороны было весьма неблагоразумно упоминать об этом, и теперь мне остается только извиниться перед вами.

Я не слушала ее слов раскаяния. Она могла иметь в виду только Дэвида. Кроме него и Джо других пациентов в отделении не было. Следовательно, она говорила именно о Дэвиде. Это Дэвид был тем самым мужчиной, которому было необходимо горе другой семьи (но только не нашей), которая должна была принять решение и позволить врачам забрать жизненно важный орган (сердце, Боже мой, речь идет о его сердце!), чтобы сделать с ним нечто невероятное после того, как их любимого человека уже не станет. Но это не должен быть Джо, нет, только не он. Так много нельзя просить ни у кого.

Где-то далеко я слышала голос Макса. Он задавал медсестре именно тот вопрос, который я сама никогда бы не осмелилась озвучить.

– Вы хотите сказать, что сердце Джо может быть пересажено другому пациенту из этого отделения – Дэвиду Уильямсу?

Медсестра ответила не сразу. Я уверена, что она чувствовала, как горят сразу две пары глаз, с нетерпением ожидая ее ответа.

– Нет-нет, конечно же нет. Существует множество факторов, которые надо учитывать при пересадке органов. Самое главное, требуется соблюдение очередности. Есть пациенты, которым нужна срочная операция. Но и многое другое тоже приходится принимать во внимание. Многие параметры должны совпадать – или быть максимально приближенными – к параметрам пациента, чтобы операция прошла удачно, и об этом нельзя забывать. Это группа крови, возраст, вес. – Она ласково улыбнулась. – Шансы на то, что в одном и том же отделении находятся и реципиент и донор и при этом данные одного из них подходят для трансплантации органа другому… бесконечно… в общем, ничтожно малы.

Ничтожно малы, повторила я про себя, забирая у сестры кипу документов, которые она мне тут же вручила, и позволив Максу увести меня из комнаты. Но насколько малы эти шансы? Можно ли сравнить это с вероятностью того, что вы обнаружите мужчину, который был вашей первой любовью, и мужчину, которого безумно любите сейчас, в одну и ту же ночь в одной и той же больнице? Это просто смехотворно. Здесь не может быть ни объяснений, ни логики, к чему я, впрочем, уже успела привыкнуть.

– Вы хотели попросить меня о чем-то, миссис Тэйлор?

Я покачала головой и попыталась успокоиться. То, о чем я собиралась попросить его, было слишком важно, и я не имела права расплакаться и бормотать что-то невразумительное.

– Я хотела рассказать вам о Джо. О том, какой это человек. Прежде, чем вы начнете свою работу сегодня вечером, я хотела, чтобы вы узнали, что он – гораздо больше, чем просто один из тех, кто носит при себе донорскую карточку. Я хочу, чтобы вы знали, что он обладает удивительным чувством юмора, это правда, и мы с ним постоянно хохочем. Он очень добрый и внимательный, и не только к членам своей семьи – ко всем. Я не могу назвать ни одного человека, кому бы он не понравился. Он на самом деле замечательный, для своих родителей он значит целый мир, так же, как и для своего сына… и для меня.

В больницах все происходит по расписанию. Заранее готовятся операционные, все идет своим чередом. Я прекрасно понимала, что где-то в этом здании профессионалы-медики уже ждут часа, когда начнется их работа. А там, снаружи, в темной снежной ночи, уже готовились куда-то мчаться кареты «Скорой помощи» и, возможно, даже вертолеты. Но их работа начнется только тогда, когда свою закончит вот этот хирург. Однако на его лице я не заметила и следа беспокойства, когда он стоял передо мной, чуть наклонив голову и слушая, пока я пыталась за пару минут выдать ему все то, на что у меня самой ушло восемь лет, в течение которых я любила и узнавала этого человека, которого сейчас передавала ему.

Когда я наконец замолчала, я увидела тепло и доброту в его глазах.