Алина Ржевская - Позволяю любить

Если бы… Может быть… Сплошное сослагательное наклонение, однозначное вычитание… Случилось то, что случилось.

Но даже при таком раскладе шанс примирения был, Аня по крайней мере сама допускала подобную возможность. Она все еще любила, пусть даже отказывалась признаться в этом самой себе. Скажи он ей хотя бы раз «прости» — и она простила бы. Потому что знала: любовь прощает все.

Это так на самом деле легко — простить любимого человека. Ну, ошибся. А кто не ошибается? Ну, погорячился. Так и она сгоряча наговорила ему немало обидного. Ну, был не прав. Однако раскаивается ведь!.. Тогда почему ничего этого не сказал? Вместо этого повел себя так, будто утрата не рожденного, такого желанного для Ани ребенка значит для него не более чем избавление от обрыдшего больного зуба!

А что при этом чувствовала она, его никоим образом не интересовало — ему, по всей видимости, даже в голову не приходило спросить.

Со временем Аня научилась гасить эту боль. Надо просто об этом не думать и не говорить, а заодно всякие поползновения со стороны других пресекать. Поначалу вид прогуливающихся молодых мамочек с колясками обжигал ее жгучей болезненной волной, детские голоса и плач соседского ребенка слепили ей разум. Со временем мама убрала из квартиры все детские вещи, что Аня заготовила заранее специально к рождению малыша. Дело, кажется, стало налаживаться, однако однажды Аня наткнулась все же на малюсенькие детские пинетки. Голубенькие такие, нежные, с неповторимым, неуловимым ароматом чего-то навсегда потерянного… Аня приметила их в магазине для новорожденных, а приобрела — буквально за полчаса до той роковой аварии. Пинетки, оказывается, долго лежали в ее сумочке, которую она получила по выписке из больницы. Как же было ей плохо! Как страшно и одиноко! А говорят, время лечит…

Постепенно, конечно, любое горе стихает. Даже для Ани. Больно становится только тогда, когда думаешь о своей беде. А если выбрасывать все из головы и замыкать себя в железную клетку — тогда ничего, вполне можно жить…

Каждый раз, когда она встречала или даже просто где-нибудь видела Сергея, в нее непроизвольно забирались прежние кошмарные воспоминания — вероятно, срабатывал условный рефлекс. Аня где-то слышала, что дружные семьи горе только сплачивает. Но они с Сергеем не принадлежали к категории «семей-команд», «семей-кулаков» — у них на тот момент уже намечался серьезный раскол. И случившаяся беда только сильнее развела обоих по углам. А потом — и по баррикадам. Ни Аня, ни Сергей — оба они не нашли в себе сил пережить трагедию вместе, это удалось только тогда, когда каждый оказался сам по себе.

Порой Ане казалось, что Сергею приходится намного труднее, нежели ей, — тот, кто виновен, отчетливее чувствует боль. В такие мгновения страстно хотелось пожалеть его, приласкать, просто уткнуться в его плечо, прижаться, почувствовать тепло его тела, объятия сильных рук, услышать его шепот. Он бы сказал тогда: «Это пройдет, все будет хорошо…» Однако Сергей либо уходил от разговора, либо недовольно смотрел и ворчал: «Опять плачешь?»

На самом деле Сергей просто не знал, как себя вести. Чувство вины? Так он далеко не сразу его испытал, а потому особо не переживал. Все обошлось, Аня жива-здорова, только вот плачет часто. Бесконечно даже плачет, ревет белугой. Вид плачущей жены раздражал и ввергал в полную растерянность — мужики боятся женских слез, теряются при виде их.

Аня, конечно, и раньше плакала. По разным, незначительным, с мужской точки зрения, причинам. Ну да ладно, женщинам виднее, когда плакать, тем паче им повода не давай, они его сами всегда сыщут. Хочется заняться мокротой — пожалуйста! Поплакала? Перестала!

Но чтобы так вот?! Без малейшего перерыва?! Да она весь дом уже заревела! Какие нервы надобны, чтобы выдержать это?!

Когда Аня собрала вещи и ушла к маме, Сергей даже подумал с облегчением: ф-фух, к лучшему! Пусть там ревет. Успокоится — и вернется. «Все пройдет, все будет хорошо», — успокаивал он себя.

Время шло, Аня не возвращалась. Обычно она первая мирилась. Может, теперь она посчитала, что он должен прийти? Ага, щас! Стоит дать слабину — и потом постоянно будешь бегать. Ничего, вернулась тогда, вернется и теперь, он в этом ни на грамм не сомневался.

И все-таки пошел первым.

Аня уже не плакала. Сергей обрадовался, усмотрел в этом хороший знак. Оказалось, все наоборот. Она была спокойной, до безразличия холодной и равнодушной. Будто и не было в их жизни ничего хорошего. Она предстала перед ним абсолютно незнакомой, такой, какой он никогда прежде не знал. И слов таких обидных никогда раньше от нее не слышал. Бывало, раньше, во время прежних ссор, она бросала в горячке всякую мерзость, но даже в самом отчаянном запале такого Сергей от нее не получал.