Анна Смолякова - Зеркало для двоих

— Но тебя ведь волнует! Тебе до сих пор не по себе от того, что оставил ее так сразу? Ее, такую закомплексованную и заглядывающую тебе в рот? Ты по-прежнему чувствуешь себя виноватым, и тебя это гложет, так?

Юра молчал. Хорошее настроение таяло прямо на глазах.

— Ты не хочешь поговорить со мной о ней? — осторожно начала Таня, поняв, что ответа на первый вопрос ждать бесполезно.

— Нет, — Коротецкий помотал головой. — Тебе не нужно знать, кто она такая… Знаешь, что она была в моей жизни, и этого вполне достаточно…

Юля брела по осенней аллее, светлой и какой-то акварельно-прозрачной. После сегодняшней ветреной ночи листья с деревьев почти облетели и теперь, сухие, скрюченные и хрупкие, воздушным безе лежали на дорожке, то там, то тут с мягким вздохом оседая под ногами прохожих. Воздух был удивительно чистым, но холодным. Юлька почувствовала, что начинает замерзать, и поглубже спрятала руки в карманы бежевого кашемирового пальто. Конечно, проще всего было бы сейчас сесть на любой автобус и проехать две остановки до метро, но ей совершенно не улыбалась перспектива раньше времени оказаться на работе. Юля поежилась и продолжила свой путь, уже не ощущая прежнего удовольствия. Удовольствия случайного. Ведь и хрупкая прелесть прозрачного морозного утра, и умиротворенная тишина аллеи, и смелая яркость красно-желтого шуршащего ковра под ногами — все это стало лишь нечаянным подарком ей, вышедшей из подъезда в традиционном для последних двух недель тоскливом расположении духа.

Конечно, долго так продолжаться не могло. Юлька понимала, что нельзя постоянно бежать из дома, раз уж решила все-таки жить здесь, рядом со странным альянсом старых бабушкиных диванных подушек и ее собственных новомодных розовых «яичек» орифлеймовской косметики. Нельзя бежать от этих стен, как пугливый заяц от борзых, только потому, что сквозь выцветший рисунок обоев то и дело проступает мгновенная Юркина тень. Она знала, что глупо до последней секунды оттягивать момент утренней встречи с сослуживцами, а в конце рабочего дня чуть ли не опрометью выскакивать из кабинета. Знала, но ничего не могла с собой поделать. И поэтому каждое утро выходила из квартиры в половине восьмого утра и полтора часа проводила в дороге, неспешно плетясь по улицам и в «Сатурне» появляясь ровно в 9.00.

Когда весь экономический отдел узнал о новой пассии Коротецкого и начал активно жалеть Юльку, ей казалось, что хуже просто быть не может. Озабоченные лица, никчемные, призванные утешить примеры из собственной жизни и жизни знакомых, ободряющие, похожие на тосты фразы… Каким милым и безобидным виделось ей все это теперь. И надо же было ввязаться в дурацкую словесную перепалку с Галиной, а потом еще сделать это заявление по поводу Селезнева!.. Хотя, ну какое там заявление?! Для любого другого человека фраза: «Да, это Сергей Селезнев» — означала бы только нежелание продолжать разговор. Для любого другого, но не для Галки. Юля и представить не могла, что она вцепится в нее прямо-таки бульдожьей хваткой…

…То ли у Черемисиной началась очередная черная полоса в личной жизни, то ли на нее скверно действовали магнитные бури. Во всяком случае, настроение у нее уже второй день было премерзким. Оленька, попытавшаяся в очередной раз пожаловаться ей на свои семейно-любовные проблемы, тут же нарвалась на резкую и обидную фразу и, насупившись, уселась за компьютер. Из своего укромного зашкафного угла она периодически бросала на Галку недобрые взгляды, призванные, по-видимому, устрашить противника. А уж когда от Галины походя досталось и Тамаре Васильевне, Оленька не выдержала:

— Слушай, если твой бывший муж опять испортил тебе настроение, то мы в этом не виноваты. И, пожалуйста, не надо срывать на нас зло…

Тамара Васильевна тут же начала делать Оленьке «страшные глаза». Та вовремя не поняла предупреждения и продолжала гневно вопить что-то о бытовом хамстве и нахальстве «некоторых, которые очень много себе позволяют», а на место села, только заметив, что Галина начала неторопливо и тщательно пережевывать нижнюю губу, что всегда было нехорошим признаком. Но, против ожидания, Черемисина не стала уничтожать перепуганную Зюзенко. Она только молча смерила ее взглядом и вышла из кабинета. Пока Галка отсутствовала, Тамара Васильевна на пальцах объяснила Оленьке, почему нельзя трогать человека, когда он в таком взвинченном состоянии. В общем, к возвращению Черемисиной все три ее соседки по комнате тихо, как мыши, сидели в своих углах, усиленно копаясь в бумагах и делая вид, что ничего не произошло.