Анна Андрианова - СердцегрыZы

— Играй с текстом, чувствуй слова. Текст пластилиновый, слог должен быть живым. Жизненным. Ты скажешь когда-нибудь в жизни «рекламная афиша взывала мою память к воспоминаниям»? — Кристина мотнула головой и хихикнула. — Так зачем тогда пишешь? Стиль, чувствуй стиль!

Никита бомбил первую главу, как летчик-истребитель — легко и безжалостно, чиркая теперь уже ручкой по бумаге. Кристина прилежно слушала его, конспектировала в блокнот, кивала головой и записывала на диктофон.

«На какой… мне нужно делать редакторскую работу?» — на мгновение задумался Никита. Но тем не менее продолжил:

— «Импозантный эгоист и конченый самолюб»… Ну что это такое? Это ж одно и то же! Ну как можно так писать?

Никита ходил по кабинету взад-вперед, эмоционально размахивая измятой бумагой.

«А дело, кстати, говорит», — отметила Кристина и продолжала конспектировать дальше.

— «Его огромные пальцы впивались в мои ягодицы!» Ну это… это вообще полный аут, эротическая сцена должна возбуждать, а не вызывать отвращение. Не умеешь возбудить читателя, лучше не берись! Напиши: «Ночь была великолепна», многоточие, а дальше пусть сами дофантазируют, что хотят.

— Да? А мне говорили, что я умею описывать эротические сцены! — «Вот жлоб, даже до этого докопался».

Кристина сидела в кресле, скрестив ноги, и наблюдала за азартом продюсера. На миг она представила его своим редактором. Если бы Мурат Асрорович так же активно и эмоционально обсуждал все рукописи, явно бы ушел на пенсию в тридцать пять лет.

— Нет, не умеешь!

На этом обсуждение было окончено.

«Хоть доброе дело сделал», — подумал Никита и сел отдышаться, прикурив свою любимою сигару. Он смотрел на Кристину, ожидая похвалы за проделанную работу. Но слово «спасибо» сказано не было.

— Ник, помнишь, я говорила о том, что в книге будут отрывки из дневника героини? Вот, я уже, когда собиралась к тебе, кое-что написала, не прочтешь? — Кристина очень по-женски смотрела на Никиту своими бездонными голубыми глазами. «А что на это скажешь, интересно знать?»

— Давай! — выпустил дым он.

Никита читал вслух. Кристина краснела с каждой новой строчкой.

«Хочешь ты или нет, все равно ассоциируешь себя с героиней. А когда читают твои мысли, ты похожа на открытую рану. На нее можно посыпать солью или нанести мазь. Самая высокая степень доверия — обнажить ее и предоставить выбор человеку напротив тебя. Но ведь я ему не доверяю?»

«Мужчина и женщина выходят из машины и заходят в подъезд. Они смеются, радуются, лучатся счастьем. Вспоминают каких-то общих знакомых. Он несет сумки с продуктами, она придерживает дверь. При чем тут этикет! В семейных отношениях нет этикета. Здесь есть радость обмена счастьем, обмена любовью. — Медленно читал Никита. — Сейчас они поднимутся в квартиру, дверь хлопнет, сумки окажутся на полу, они будут целоваться в коридоре. Возможно, не только… У него зазвонит телефон. Или у нее?

Неважно.

Они сделают вид, что не слышат… — Никита ни разу не прервался, не вставил ни одной ремарки, не критиковал. Он просто читал. — Безобразное уродство нелюбви искажает прекрасные черты мира и не любящих в нем… Любовь — это красота в каждом жесте, взгляде, позе, в каждом повороте головы. В прикосновении. В этих сумках с продуктами, в этом подъезде, в этой двери, в телефоне…

Я очень люблю наблюдать за такими парами, постоянно задавая себе вопрос: «А как это?» Как это — жить, просыпаясь от прикосновения, целовать с утра небритую кожу, мазать руки друг другу перед сном кремом, как это — вместе ходить по магазинам, ездить к друзьям, навещать родителей? Смотреть телевизор, лежа на мужской груди, мыться вместе в душе, ждать с работы, готовить ему ужин? Как это — быть с ним? Как это — быть вместе?»

Когда Кристина писала, она не знала, для кого этот текст. Сначала думала, что это — ловушка для Никиты. Ей хотелось больше открыть этого человека, расположить к себе. Когда читала текст в такси, думала, что написала и для читателя тоже, и решила, что обязательно внесет его в роман. А сейчас, когда она слушала его, поняла: он был написан для нее. Крик души, нашедший приют на бумаге.

Никита молчал. Смущенная Кристина, ожидая вердикта, смотрела на него.

«Странная девочка. Одинокая».

«Ну почему я краснею? Когда я уже перестану краснеть?! Проклятые энэлпэшники научили, или я сама по себе такая?!»

«Разные люди испытывают одинаковые переживания».

«Жлоб что-то задумал».