Ирина Меркина - Всё как есть

Мы поужинали необыкновенно густой и жирной сметаной с пышным белым хлебом (как видно, начинались разгрузочные дни) и легли спать в крошечной проходной комнатке перед верандой. От того ли, что комната была проходная, от скрипа ли ореховых деревьев за окном и скрипа железных пружин под матрацем или просто от пьянящего воздуха и усталости, но мы заснули сразу, отвернувшись в разные стороны и даже не сделав попытки друг к другу подкатиться.

А утром, когда я проснулась, Володьки уже не было. Во дворе журчал его голос и мягкий хрипловатый смех Нино. Я выглянула и увидела только Володины ноги и туловище: голову закрывала большая видеокамера.

Володя Брянский — оператор оказался совсем другим, незнакомым мне человеком. Он был неутомим, как Железный Дровосек, любопытен, как Буратино, и стремителен, как Спайдермэн. С десятикилограммовой камерой на плече он носился по двору, ставил Нино то там, то сям, заставлял ее то говорить, то улыбаться, то стоять с задумчивым видом. Потом наступила моя очередь. Меня он замучил почти до слез — мне никак не удавалось заинтересованное, умиротворенное и одновременно естественное выражение лица. Опыт ведения студийной передачи, где надо было строить глазки участникам и зрителям, здесь не помогал, а только все портил. Я понимала это, но ничего не могла с собой поделать — меня ведь так учили, и не кто иной как мой дорогой продюсер. После очередного призыва: «Да сделай же естественное лицо, черт тебя дери!» я чуть не сорвалась на истерику, но Брянский нового формата этого даже не заметил.

Наконец Нино прекратила издевательство, позвав нас завтракать. Мы пошли в дом, но Володя по дороге застрял у какого-то куста, усыпанного фиолетовыми цветами, начал скакать вокруг него с камерой и от завтрака ухватил лишь яблоко — не потому, что еда кончилась, а потому, что времени было жалко.

Мы с горем пополам записали мой разговор с Нино, ее рассказ о старом буке, который она выхаживала после огнестрельной раны — кто-то разрядил в него автомат, пули пробили ствол, и бук начал сохнуть и болеть; сняли панораму дома и окрестных гор, и Брянский начал собираться в пеший поход на водопад. Нино еле отговорила его перенести путешествие на завтра — отправляться надо с самого рассвета, потому что дорога непрямая, по лесу, и сегодня мы рискуем не вернуться до темноты.

— А если завтра дождь? — недовольно буркнул Володька.

— Здесь же микроклимат, — ехидно напомнила я.

Он посмотрел на меня так, как будто впервые сегодня увидел. Навел на меня камеру, на этот раз не требуя естественного лица. И скомандовал:

— Ну тогда пойдем в лес, что ли.

В лес мы шли, разумеется, для съемок, и я это понимала. Правда, в душе теплилась надежда, что в съемках будет какой-то перерыв. Надеялась я не напрасно — перерыв случился. В густой траве все произошло примерно так же, как летом среди березок Ясной Поляны, но в ускоренном темпе — на цейтрафере, как это называется в кино. Мне казалось, что Володя даже жалеет, что в этот момент не может держать камеру. И когда я открыла глаза, он уже оглядывался по сторонам в поисках интересного кадра и ракурса, а потом подтянул к себе десятикилограммовое чудовище и начал что-то снимать лежа, сквозь траву, ревниво царапавшую его распахнутую грудь.

Возвращаясь домой, мы снова приземлились под каким-то кустом, и я чувствовала себя каким-то тренажером для снятия творческой энергии, которую могучий организм моего продюсера вырабатывал с избытком. Он выплескивал в меня то, что перехлестывало через край, не умещаясь в съемку. Сказать, что меня это задевало или обижало — пожалуй, нет. И это было еще более странно. По всему я должна была обидеться. Но мне было просто грустно. Я примеряла на себя роль женщины, вся жизнь которой — в интересах ее мужа. Только примеряла — но какая это была тоскливая, серая роль! Неужели, неужели?.. Нет, об этом даже подумать немыслимо!

— Надо лечь пораньше и завтра с самого рассвета — на водопад, — заявил Володя, когда мы возвращались из леса на склоне дня. Теперь он говорил со мной какими-то безличными предложениями, без обращения: надо лечь, надо встать.

Надо так надо. Но до рассвета мы еще застряли на полдороге и долго снимали закат.

А наутро я проснулась в плотном горячем облаке температуры и с обложенным горлом. То ли сказались наши «перерывы» на голой земле, то ли моя вечерняя головомойка, которую я устроила себе холодной водой из ковшика.

— Ангина, — сказала Нино, заглянув в мой послушно открытый рот.