Ирина Меркина - Всё как есть

— Он был толстый, а стал худой? Но ему все равно должны нравиться толстые, — задумчиво сказала она.

— Ему нравятся средние, — ревниво возразила я.

— Да уж конечно, — проворчала Лизка. — Есть такие средние, которые всем нравятся. Ну давай, что там у тебя?

История Отвертки не произвела на нее впечатления. Оказалось, что она путает эту кислотную исполнительницу с двумя другими эстрадными соплюшками. Если Отвертка не соплюшка, то тем хуже для нее. А вот на нейролингвистическое программирование Лиза отреагировала с энтузиазмом.

— Слушай, это же можно навнушать себе что угодно, — размечталась она. — Например, что с мужиками нельзя иметь дела. Только представь, как эта грязная вонючая штука, вся в бактериях, лезет в тебя, такую нежную и ранимую…

Я представила, и меня действительно передернуло.

— Цепляет? — заметила Лизка не без злорадства.

Но в целом идея бороться с калориями силой духа ей понравилась. Она даже согласилась попробовать бродячий ананас, который уже три дня пускал пузыри у меня в буфете.

Лизка позвонила мне вдогонку, когда я уже подъезжала к дому. Оказывается, она успела найти в интернете еще одну внушательную систему. По ней надо изо дня в день мысленно рисовать идеальный образ себя — стройной, хрупкой, очаровательной, всеми любимой…

— Вот такое мне больше нравится, без людоедства, — сонно сказала Лизавета. Видимо, усилия, потраченные на интернет-поиск, истощили ее хрупкий, всеми любимый организм.

— Попробуй и то и другое, — попросила я. Неизвестно, какая методика больше понравится Варваре-Отвертке. Может, ей как раз ближе людоедство.

— А из тюбиков вниз головой кушать не надо? — фыркнула Лизка. — Может, ты меня в космонавты готовишь, так скажи прямо. Ладно. Ананас привези, когда поспеет.

Уже потихоньку смеркалось, и в моей кухне горел свет — вероятно, Сашка был дома и колдовал с компьютером. Я вышла из машины и неуверенно зашагала к подъезду, пытаясь вспомнить, есть ли дома хоть какая-то еда, кроме водочного ананаса, или придется прямо сейчас начинать худеть за компанию с Лизаветой и Отверткой. А может, лучше заглянуть в супермаркет?

И тут меня окликнули с детской площадки. Этого еще не хватало! Сам господин Черепанов, оказывается, подстерегал меня у подъезда, лениво покачиваясь на деревянных качелях. А что, телефон еще не изобрели?

— Ты была временно недоступна, — сказал Славка вместо приветствия. Специально сказал, чтобы прозвучало двусмысленно, к тому же врал. Ведь для Лизки я почему-то оказалась доступна.

Черепанов подошел вплотную и стал меня разглядывать, как будто хотел разгадать головоломку, нарисованную на моем лице. Черт, он ведь прекрасно знает, что я ездила за город с Володькой Брянским, и должен догадываться, что между нами произошло. Хотя Брянский партизанит и на съемках даже не смотрит в мою сторону, опасаясь, вероятно, обвинений в сексуальных домогательствах с использованием служебного положения. Но между мной и Славой все закончилось гораздо раньше, и это был просто постельно-приятельский эпизод, то, что называется перипихоном, без всяких чувств, а Володя мне действительно нравится. Неужели Славка явился выяснять отношения? Что за детский сад!

По-моему, это и было в детском саду, когда мне сделал предложение соседский мальчик Федор. Он сказал, что я самая красивая на свете и он хочет на мне жениться в восемь лет. Почему именно в восемь? Потому что тогда ему купят красную блестящую машину с настоящим мотором, и он будет меня катать. Эта попытка завоевать меня с помощью красной машины показалась мне такой возмутительной, что я ушла домой и написала ему письмо желтым карандашом. Письмо было длинным, хотя писала я еще плохо и печатными буквами. Помню только одну фразу: «Я СТАБОЙ НЕБУДУ». Это «НЕБУДУ», а главное — желтый карандаш поразили Федора в самое сердце. Он рыдал весь вечер (так рассказывала его мама), а на следующий день подкараулил меня, кажется, как раз на детской площадке и отдал набор фломастеров, который я подарила ему на день рождения. Вроде как «я возвращаю ваш портрет».

Все-таки мужики не меняются с возрастом. Неужели Славка не понимает, что я теперь недоступна не временно, а постоянно, и больше СТАБОЙ НЕБУДУ?..

Он вдруг поднял руку и потрогал мои волосы на затылке. Не погладил, а именно потрогал, едва касаясь кончиками пальцев. И от этого касания меня потянуло к нему, как будто между нами пробежала электрическая искра. То самое, о чем Пастернак писал: « мы провода под током». У меня бывало такое очень редко, и только с Костей, то есть в прошлой жизни.