Гейнц Зенкбейль - Любовь солдата Фреда

— Вы много читаете?

— Да, конечно.

— Вы должны много читать. Ничто так не увеличивает знаний человека, как чтение. Я всю свою жизнь читаю. А что вы читаете?

— Что под руку попадет. Современников, о путешествиях, биографии…

— Этого недостаточно. Нынешняя молодежь очень мало читает. В мое время было иначе. Тогда мы еще учили в гимназии латынь и греческий. Вы читали Гомера, Горация, Вергилия, Тацита?..

— Нет, — ответил я. И поскольку вопросы старика начали забавлять меня, весело добавил: — Этих господ я не знаю. Они жили слишком давно и уже умерли для нас.

Отец Анжелы не обратил внимания на мою шутку, и я понял, что он не слушал меня.

— Знаете вы Ганнибала? Цезаря? Карла Великого? Что вам известно о Наполеоне? — не успокаивался он.

Несколько раз старик оставлял меня одного: видимо, ходил на кухню, где Анжела, убедившись в безобидности нашего разговора, готовила ужин. Отец Анжелы не раз подходил к письменному столу и поправлял то миниатюрный макет Эйфелевой башни, то книгу. Когда он подошел к большим стенным часам и качнул остановившийся маятник, я заметил, что на правом плече пиджак у него был распорот по шву сантиметров на пять. Старик перехватил мой взгляд, но нисколько не смутился и, добродушно махнув рукой, как бы мимоходом заметил:

— Великие люди тоже не обращали внимания на подобные мелочи.

Насколько легко мне было с отцом Анжелы, настолько трудно пришлось с ее теткой. Домой она пришла после восьми и очень удивилась, увидев меня. На вид она была очень несимпатичная: длинная, тощая, с тонким носом и колющими глазками. Когда я здоровался с ней, она высокомерно сунула мне в руку кончики пальцев. Не сняв шляпки и пальто, села к столу. Когда она расстегнула пальто, я увидел у нее на шее, худой и жилистой, черный медальон. Тетка с раздражением следила за моими движениями.

Через какое-то время она подключилась к нашему разговору.

— Сколько вы зарабатываете? Есть ли у вас надежда получить квартиру? — спросила она меня.

Потом поинтересовалась, чем я намерен заниматься после демобилизации. Не забыла спросить и о сбережениях.

Я вежливо ответил на все ее вопросы. Когда же тетушка задала мне вопрос, которого я давно ждал, — когда же будет свадьба, в разговор вмешалась Анжела.

— Перестань, тетя! Это касается только нас двоих, меня и Фреди!

Анжела проводила меня до ворот.

— У меня такое впечатление, Фреди, что ты весь вечер плохо себя чувствовал, — сказала она. — Мне тоже не по себе. Но, несмотря ни на что, все хорошо. Не так ли?

У меня появилась еще одна возможность откровенно поговорить с Анжелой, но я не сделал этого.

— Да, да… — пробормотал я. Погладил Анжелу по голове, поцеловал и быстро пошел.

Вернувшись в «Три ели», узнал несколько новостей.

Маленький Дач в прошлую субботу сорвался с турника и сломал руку. Теперь он должен был четыре недели ходить в гипсе. Дач, конечно, горевал, но не так, как унтер-офицер Виденхёфт, который все время повторял:

— А что я буду делать без наводчика?

Другая новость: осенние маневры были на несколько недель отсрочены, и никто не знал почему. Но это волновало нас, так как рано или поздно они все равно должны были состояться. А унтер-офицер Виденхёфт даже радовался.

Во время утренней зарядки прошел слух, что на днях придет приказ о присвоении некоторым товарищам очередных воинских званий. Меня эта новость не тронула, так как я понимал, что моя фамилия фигурировать в этом приказе не будет. Присваивать мне звание ефрейтор было явно не за что. Зато как волновался Руди Эрмиш, который к этому времени прослужил в армии год и надеялся на повышение!

Все произошло так, как и говорили. Через несколько дней весь полк выстроили на плацу для зачтения приказа. Приказ читал заместитель командира полка. Унтер-офицеру Виденхёфту присваивалось звание унтер-вахт-мейстера. Пауль Кольбе и Руди Эрмиш получили по ефрейторской лычке.

Мы поздравили всех троих. Руди, находившийся в центре внимания, радостно воскликнул:

— Ребята! Это событие нужно сегодня же отметить! Я приглашаю весь расчет на кружку пива!

Все с радостью согласились.

— А ты, Фред, — обратился ко мне Руди, — приведи свою Софи. Она ведь нам не чужая.

«Только этого мне и не хватало», — подумал я, а вслух сказал:

— Из этого ничего не выйдет, Руди.

— Это почему же? — удивился он.

— Не выйдет, и все.

— Ей что, некогда?

— Не может она.

— Жаль, — заметил Руди, — но ты-то с нами пойдешь?