Уинстон Грэхем - Фортуна-женщина. Барьеры

— По-вашему, это я его стибрил?

— Нужно удостовериться, — примирительным тоном ответил полицейский и повторил: — Вы же не хотите неприятностей, правда? Идемте, потолкуем в участке.

Я понял: он блефует, у них нет никаких оснований предъявлять мне обвинение. Но, поскольку мне было нечего скрывать, я всадил топор в чурку и последовал за ним. Само собой, я злился и ожидал встретить в участке вчерашнюю девушку.

Однако там не оказалось никого, кроме здоровенного плешивого сержанта и еще одного полицейского, устроившегося в уголке за дверью. И, конечно, в нос тотчас шибанул стойкий запах хлорки.

Меня спросили о происхождении, обстоятельствах моего появления в городе, а также не видел ли я бриллиантовый браслет, где провел ночь и куда ходил утром. Потом вежливо осведомились, не возражаю ли я против личного досмотра. Я возмутился: с какой стати? Я что, арестован? И если да, то за что?

Сержант подозрительно уставился на человека, который выказал чересчур хорошее знание правил игры.

— Вы когда-нибудь подвергались задержанию?

— Да.

— За что?

— За избиение полицейского.

Это немного охладило их пыл.

— Сколько вам дали?

— Семь суток.

Сержант встал и, покусывая большой палец, вышел из-за стола.

— Слушай, сынок, мы прекрасно знаем людей твоего сорта. Если тебе нужны неприятности, ты их получишь, и, можешь мне поверить, ни одна живая душа не придерется. Но, если ты ответишь на все вопросы и подчинишься личному досмотру без предъявления ордера, мы поступим с тобой по-человечески. Так что выбирай.

Я обдумал ситуацию. Дело попахивало избиением младенца.

— О’кей. Если вам от этого легче…

Меня обыскали. Обычно полицейские не отличаются богатой фантазией, зато к их услугам широкий ассортимент уловок, применяемых жуликами всех мастей. Этот обыск убедил меня: полисмены — способные ученики.

— Ну что, довольны? — буркнул я, когда все было кончено.

Должен признаться, сержант вел честную игру. Он поскреб лысину и, с отвращением поглядев на меня, вышел в приемную, где стоял телефон. Через несколько секунд второй полисмен вышел вслед за ним; в приоткрытую дверь я ухватил ничтожную часть разговора, однако этого было достаточно, чтобы понять: он звонил доктору Дарнли. Как выяснилось, доктор Дарнли был местным мировым судьей.

Наконец сержант вернулся.

— Ладно, сынок, можешь идти. Мы не станем предъявлять тебе обвинение.

— Вот спасибо! Должен ли я ставить вас в известность о своих дальнейших передвижениях?

— Послушайся моего совета, придержи язык, а не то он доведет тебя до беды.

Я промолчал. Какой смысл в мальчишеских выходках? И вообще, я сыт по горло. Если бы я позволил себе открыть рот, вышло бы именно то, против чего он меня предостерегал. Я спустился с крыльца, машинально подбрасывая на ладони монету в полкроны. Кто знает, с дерзостью молодости думал я, возможно… когда-нибудь… Но, разумеется, в душе я прекрасно знал, что это несерьезно.

И в самом деле, ничего из того, что я тогда нафантазировал, не сбылось. Однако встреча состоялась — через девять лет.

Я не успел до объявления войны покинуть пределы Англии, хотя и отправился в Ливерпуль в надежде сесть на какое-нибудь судно. Но было уже поздно, и вскоре после Дюнкерка меня призвали в армию.

Нет, я не рисовался перед Сарой Дарнли. Я и сейчас готов был подписаться под каждым словом. Однако рассуждать о своих намерениях гораздо легче, чем осуществить их или хотя бы сделать шаг в этом направлении. Я импульсивная натура, а в данном случае импульс отсутствовал. У меня нет более вразумительного объяснения.

На первых порах дела шли из рук вон плохо. Меня угнетала не сама по себе военная подготовка, а необходимость дисциплины. Все же спустя несколько месяцев я приспособился — в ущерб лучшей части своего ”я”. Потом мне присвоили звание и маховик завертелся.

Я прослужил шесть лет и порядочно попутешествовал. У меня было много друзей, но двое из них взяли на себя заботу о моем будущем на гражданке. Рой Маршалл, родом из Новой Зеландии, так красочно описывал жизнь на острове, что мне показалось заманчивым эмигрировать в другую страну, чтобы начать с чистого листа. Я уже начал готовить документы, но тут подвернулось второе предложение, от Майкла Аберкромби, и через месяц я побывал в его офисе на улице Короля Вильямса. Кончилось тем, что я дал согласие работать в системе страхования.

Не последнюю роль сыграло то, что я довольно-таки привязался к Майклу. Это был великан сурового вида, с крутым изломом бровей — в минуты озабоченности они складывались буквой ”V”. Внешне он производил впечатление человека решительного, прирожденного лидера, однако на самом деле был в высшей степени деликатен, даже застенчив.