Линда Йонненберг - В постели с Хабенским

— А ты этим не занимался, что ли? — съехидничал Блок.

— Я?!! — возмутился Андреев. — Я на рабочем месте не гажу.

Саша Блок закашлялся, видимо, вспомнив мигицковское ведро.

— А я думал, что у вас наоборот с этим все тип-топ. Куча актрис хорошеньких, поклонниц, — ввернул Вова. — И вообще, это нормально. Любой нормальный мужик так бы поступил. Тем более Леха, тьфу, Почеренков — крутой такой. У Плахова, наверно, меньше баб.

— А Плахов — это кто? — Саша Блок с искренним недоумением посмотрел на Вову.

— Кто, кто! В одном театре работаешь, а не знаешь. Костенька это наш.

— Хаба, что ли?

— Хаба, Хаба, а то ты не знал. Ну, все посмотрели? — Андреев грудью пытался выставить любопытных милиционеров из гримерки.

— А чё ты злой-то такой? Товарищам завидуешь? Это нехорошо. — Сеня сел на кушетку.

Наступила небольшая пауза, после которой артист Олег Андреев весьма туманно сказал:

— Гусь свинье не товарищ.

Что он имел в виду, так и осталось тайной. Милиционеры оказались все-таки хорошими людьми. Пошарив за пазухой, Сеня извлек внушительную емкость с прозрачной жидкостью.

— Ну что, ребята, по маленькой? — и заозирался в поисках стаканов.

— Водка? — оживился Блок и по-хозяйски полез в чужую тумбочку.

— Обижаешь. — Сотрудники органов переглянулись и хмыкнули: — Спирт. То, что доктор прописал.

Запасливый Блок притащил черный хлеб и соленые огурцы. Спирт разлили по стаканам и в меру разбавили водой. Минут через десять всем стало значительно веселее.

— За что выпьем, ребята? За ваш театр? — Сеня смачно крякнул.

— За Плахова с Николаевым. За милицию, — бодро сказал и опять шмыгнул носом Вова.

— Да, наш Плахов выпить не дурак, — протянул порозовевший Андреев. — Пьет все, что горит.

— Да ладно! Николаев трахает все, что шевелится, Плахов пьет все, что горит. Хватит грузить широкую общественность. — Сеня примирительно положил руку на широкое андреевское плечо.

— Слышал анекдот? — Олежа гордо стряхнул руку.

— Анекдотов много, — улыбнулся Леша.

— Короче, слушайте.

— Да ладно, Олежа, не заводись.

— А я и не завожусь. Короче, приходит Хабенский перед «Калигулой», это спектакль такой, для тех, кто не в курсе, в гримерку и говорит: «А приколись, ребята. Ща я вмажу стакан водки, выйду на сцену и блестяще отыграю первый акт!» Все ему: «Да ладно, да ты гонишь» и все такое. А он — хрясь стакан, выходит на сцену и блестяще отыгрывает первый акт!

— Молодец, парень! Наш человек, — приосанился Сеня.

— Приходит Костенька в антракте в гримерку и опять давай: я, говорит, сейчас еще стакан нахлобучу, выйду на сцену и блестяще отыграю второй акт! Все ему: «Да верим, верим!». Он берет стакан — хлобысь, выходит на сцену и блестяще отыгрывает первый акт!

Андреев заржал. Блок сидел потупившись, милиционеры недоуменно переглядывались.

— И чё? — Вова встал и поправил свитер.

— Чё, чё? Не поняли? Первый акт! Отыграл!

— Ну и слава Богу, что отыграл. Артист он хороший. Два стакана водки выпил и отыграл, молодец. Да еще, поди, натощак.

— Да какой, блин, натощак! Я вообще не о том, — начал заводиться Андреев, но неожиданно замолк и прислушался.

— Что, Олежа? — Блок вскочил с кушетки.

— Тихо! Слышите?

Все насторожились. Со стороны коридора доносился странный шорох.

— Пойду посмотрю, — сказал Сеня, вытащил из кармана брюк пистолет и скрылся в темноте за дверью.

За десять минут напряженного ожидания в коридоре не раздалось ни звука, а потом в гримерку начал просачиваться, заполняя собой все помещение, ужасающий запах. Александр Блок закашлялся, Олежа Андреев зажал нос, лейтенанты Леша и Вова переглянулись и, кивнув друг другу, направились к двери. Перед дверью Леша обернулся:

— Закройтесь здесь. Тумбочку к двери приставьте. Если мы не вернемся, носа отсюда не высовывайте, сидите тихо, как мыши.

— К-как мыши? — От страха Блок стал заикаться на манер народного артиста Сергея Григорьевича Мигицко, пропавшего неизвестно куда.

— Так мыши. Слышали, что вам сказали? Исполнять. — Вова зло рванул дверь и вместе с Лешей вышел в коридор.

Бледный Андреев повернул в двери ключ и посмотрел на Блока.

— Похоже, мы влипли, Олежа. Молитвы знаешь? — Блок трясущимися руками наливал спирт в стакан.

— Какие молитвы, ё-моё! Молитвы Дима Дюжев знает.

— А, однокурсничек твой. Ему-то в Москве сейчас хорошо, как и нашим красавцам. Сидят во МХАТе, тихо, мирно, отъедаются, телок трахают. Вон какие вывески отъели. — Блок влил в себя спирт и поморщился. — Давай, Олежа, вмажь, может, до утра и продержимся.