Чувствуя неверие Коннора, Джереми продолжает:
— То есть я не знаю, зачем я все это тебе объясняю, ты же и сам понимаешь разницу между реальностью и вымыслом. Конечно, можешь ненавидеть меня за мою фантазию, но я просто не хотел, чтобы ты мог подумать, что… ты понимаешь, что я имею в виду.
Он делает большой глоток пива, глядя поверх бокала Коннору в глаза.
Несмотря на все удары по самоуважению в последние годы, Коннору никогда даже и в голову не приходило, что Филомену может интересовать кто-либо кроме него.
— Что произошло?
— Я же тебе сказал — ничего. Моя история — лишь проекция.
— Джереми, это я, Коннор. Я знаю, что такое твой так называемый художественный вымысел.
— Это вымышленная жизнь.
— Черт, Джереми!
— Да ничего не произошло. Конечно, может, я бы и хотел… Но ничего не было, — он снова тяжело вздохнул, аккуратно поставил бокал на стол, — ты ездил в Лос-Анджелес… не знаю, примерно год назад. Мы столкнулись с ней в кино, а потом пошли выпить по стаканчику.
— По стаканчику!
— Я рассказывал ей о своей книге. Не знаю, что-то в фильме напомнило мне о Джиме Сальтере, и мы зашли ко мне, чтобы я дал ей книжку.
— Вот оно что. Сальтер. Замечательно. «Спорт и забавы», может быть?
— Ну, да, — пожал он плечами.
— Ушам своим не верю!
— Я не пытаюсь оправдаться. Думаю, я знал… я думаю, что немного влюбился.
— И что произошло?
— Мы поцеловались. Один раз. И все.
— Поцеловались? — задрожал Коннор. Ему захотелось представить, как все было, чтобы мучительно пережить каждую деталь. — Кто начал первый?
— Не знаю, просто так получилось.
— Что получилось?
— Ну, какое-то время мы говорили о «Спорте и забавах», а потом, потом… мы поцеловались. Минуту. То есть мы остановились до… ну ты понимаешь.
— Нет, не понимаю, меня там не было. Она разделась? Ты мял ее груди? Совал палец ей между ног?
Джереми зашикал на друга, потому что бармен стал с видом полицейского приглядываться к парочке.
— Ничего не произошло. Мы остановились , понимаешь?
— Кто остановился?
— Какая разница? Я не знаю.
— Кто остановился? И кто не хотел останавливаться?
— Коннор, брось. Тебе не нужно всего этого.
— Нет, мне нужно. Ты брось. Кто остановился?
— О’кей, я остановился. Доволен? Я остановился.
— Мой друг.
— Именно так.
Странный вопрос мучил Коннора. Он никак не мог решить, что ему было бы приятнее: быть преданным своим лучшим другом или возлюбленной? Бывшей возлюбленной. Потерянной возлюбленной.
— Я сожалею, Коннор. Я очень переживал. Было бы проще сразу тебе все рассказать. Все могло бы быть и хуже. Но ничего не было. Мы напились. И это был всего лишь поцелуй — и все. А потом из чувства вины и ради красного словца — я ведь писатель — я приукрасил немного эту историю в книге.
— Историю, которую каждый прочитавший посчитает невымышленной.
Пространство сжалось в зале. Ты чувствуешь, как воздух стал будто ватным. Чувствуешь, что тебя как будто нет физически здесь, будто ты нажрался наркотиков. Чувствуешь руку Джереми на своем плече — это первый физический контакт с ним за все ваши долгие дружеские отношения. Ты всегда замечал мелкие детали — эксцентричность Джереми, например, или свои перепады настроения, — но сейчас ты осознаешь, что упустил главное. Ты страдаешь хроническим дефицитом информированности. И похоже, эта недостаточность копилась годы и в результате привела к совершенному преступлению неверности и предательства.
— Да не беспокойся ты о каждом , — говорит Джереми. Он снова занял свою обычную агрессивную позицию. — Кто это — каждый ? Сколько у меня читателей? Кстати, сколько у тебя друзей?
— Одним меньше, — произносишь ты, понимая, что звучит это мелодраматически и ты все равно простишь Джереми, но сейчас надо доиграть по правилам. Ты встаешь, бросаешь двадцатку на стойку бара — довольно радикальный жест, учитывая сумму оставшихся в кармане денег.
— Она знала об этой актрисе из Лос-Анджелеса, — кричит Джереми в спину.
Да еще и это.
На улице холодный воздух помогает возвратить давно утраченное чувство готовности к угрозе. Ты идешь по улице, думая над каждым шагом, как будто медитируя на ходу. Навстречу появляется попрошайка, приближается к тебе, но от тебя исходит такая угроза, что он осторожно сворачивает в сторону.
Ты проходишь по Вашингтон-стрит. Ты хочешь оказаться сейчас в огромном зале, полном незнакомых тебе людей, которые пытаются перекричать грохот музыки, которые курят и дышат дымом, чтоб дым обволакивал и твои легкие. Обратно в переполненный «Аутоматик слимз». Твое тело в толпе других тел. Внезапно ты понимаешь, что оно здесь самое старое. Раньше ты этого не замечал, но сейчас вдруг видишь, что всем присутствующим здесь чуть больше двадцати лет. И все они слишком счастливы и не знают, в какое дерьмо превратятся их жизни, как только они закончат свой юридический факультет в Колумбийском, Нью-йоркском университете или университете Сары Лоренс и обнаружат, что похмелье вдруг стало злее.
Читать дальше