Ануш Варданян - Не ссорьтесь, девочки!

— Вы не представились.

Молодой человек протягивает ей удостоверение. Юля старательно изучает его. Строчки прыгают, штамп расплывается, но главное она ухватывает: ФСБ, капитан. Удостоверение уже вновь в руках хозяина. Но Юля, спохватившись, растягивая секунды, чтобы подумать, чтобы подготовиться, снова протягивает руку:

— Простите, я не запомнила вашего имени.

Молодой человек опускает удостоверение в карман.

— Костя.

— Костя… Быстрее, Костя, у меня много работы.

Овчарка выглядывает из-за портьеры:

— Юля, дело большой деликатности…

— Ну-ну…

Костя вкрадчиво шелестит:

— Речь пойдет о вашей маме…

— Я уже поняла.

Евгения Евгеньевна, хоть и псина сторожевая, но и у нее, бывает, сдают нервы.

— Для вас ведь не секрет, что ваша мама является одним из главных акционеров нашего дома…

Юля спокойно смотрит на Овчарку. Та всплескивает маленькими ручками:

— Речь идет о многомиллионных налогах!

И Юля, лентяйка талантливая, безответственная сибаритка, собирается в комок. Что ж, у каждого своя амбразура.

— Евгения Евгеньевна, скажите, я плохо работаю?

— Юля, что вы! Вы хороший работник…

— Вы мне платите зарплату такую же, как всем остальным, согласно сетке?

— Юля!

— Нет, подождите! Когда-либо я своим поведением или отношением к любимому делу поставила себя в особое положение?

Костя начинает беспокоиться:

— Мне кажется, мы уходим от сути разговора. Ваша мать…

— А вы вообще молчите! Вот вызовете мою мать к себе в кабинет и будете задавать ей все интересующие вас вопросы. Если она, конечно, согласится прийти. А вы, Евгения Евгеньевна, послушайте меня. Моя мать десять лет назад спасла вашего вонючего кутюрье Воропаева. Она вложила в него деньги, дала ему возможность работать. То, что она акционер, — это номинально, на бумаге, и вы это прекрасно знаете. Лучше других знаете! Просто в то время так было удобнее оформить документы. Она не получила ни одного рубля прибыли от вашего модного дома и уже десять лет живет за границей. Тихо и мирно, как рантье от процентов своих иностранных фирм, — и, обернувшись к Косте, она стучит по столу: — О каких налогах вы говорите?

— Но торговый дом «Воропаев» приносит колоссальный доход…

— Вот и ищите, кому он его приносит!

Юля вскакивает и в два шага оказывается у двери. Овчарка визжит вслед:

— Артемьева!

— А почему у нас, Евгения Евгеньевна, такие гонорары маленькие, если доход такой колоссальный? — спрашивает Юля и выбегает вон.

Портреты Ларисы Артемьевой и Воропаева по-прежнему взирают на бурную событиями жизнь модного дома. Юля глядит то на один, то на второй, пытаясь уразуметь, как из недолгой и поверхностной связи этих людей могло образоваться целое дело, крупный бизнес с финансовыми последствиями. Их связь, вне всякого сомнения, изменила и ее, Юлькину, жизнь. Чем бы она сейчас занималась, если бы не гнула спину на Воропаева? Наверное, делала бы то же самое. Открыла бы салон татуировок и боди-арта, искала бы богатых заказчиков. Может быть, она и не преуспела бы во всем этом, но была бы свободной. От ощущения утраченных возможностей защемило в солнечном сплетении. Но Юля вспомнила о незаконченном платье.

— Ладно, мама. Шоу должно продолжаться.

Администратор Ирина, цокая по залу каблуками, благоговейно, на вытянутых руках, несет коробку, из которой во все стороны струится ткань готового платья. Юля всплескивает руками, будто встретила дорогого знакомого.

— О! Это мой эскиз воплотился в жизнь. И бирочка на изделии «Воропаев» небось? Воропаев — вор.

Ирина останавливается возле Юли.

— Простите, Юля, вы что-то сказали?

— Нет, Ира, я не сказала, я приняла решение.

— Да? Какое?

— Никогда не пытаться сделать из бывшего любовника делового партнера. Моя мама с этим пролетела.

Юля кивает на портреты матери и Воропаева. Но Иринина улыбка профессионально непроницаема. И где учат так улыбаться. Юлька бы денег приплатила, чтоб научиться.

— Вы не согласны. Я понимаю…

Машину с гипсом разгружали сообща. Лепщики гундели, что их квалификация не предусматривает черного труда. Соня покрикивала на них и сама подставляла худую спину под очередной мешок. Крякнув, подгибалась под тяжестью, показывала пример.

— Не прорабское это дело — мешки таскать, — говорила она, чтобы им стало стыдно.

Любитель Кафки Виталка шел прямо за Соней, с таким же, как у нее, мешком на спине.

— Это точно! И не бабское!