Отец поменял позу и продолжал.
— Аретту я не встретил в баре, куда похаживал время от времени, чтоб расслабиться в компании играющих в дружелюбие, а на самом деле совершенно равнодушных к чужим бедам людей. Они не лезли мне в душу, и в этом состояло их главное достоинство. Аретта была новой официанткой, и в баре ее никто толком не знал. Она улыбнулась мне как-то по-детски. Я вдруг вспомнил тебя, Мурзик, и чуть не заплакал. Короче, я пригласил Аретту в кино.
— Я разглядел ее поближе в машине, — продолжал отец. — В ее жилах, похоже, текла и негритянская кровь, хотя черты ее лица были вполне европейские и кожа белая. Она сказала, что ей восемнадцать лет. Значит, согласно американским законам, да и не только американским, мне не могут пришить обвинение в растлении малолетней.
После кино мы решили попить безалкогольного пива. Аретта призналась мне, что в рот не берет алкоголя. Мы сидели на полутемной веранде загородной закусочной-бистро. Стояла душная июльская ночь, полная ароматов прерий, стрекотали цикады… Мне показалось на какое-то мгновение, что я в России, среди южных степей. Сейчас Антонида внесет самовар, и сестра начнет разливать чай.
Аретта рассказала, что у нее пять братьев и сестер и она в семье самая старшая. Отец ушел от матери, и та стала ужасно религиозной. В их доме запрещено смотреть телевизор и даже слушать радио. Книги и то не все можно читать — только рекомендованные священником. Аретта боялась, что если матери станет известно, что она была в баре с мужчиной, та не будет с ней разговаривать до тех пор, пока она постом и молитвами не заслужит прощения у Бога. Я спросил, не хочет ли ее мать, чтобы Аретта осталась старой девой. На что она ответила, что, когда придет время, священник сам подберет ей мужа из своих прихожан.
Потом я отвез Аретту домой. Она жила в квартале, где испокон веку селились белые — на юге Соединенных Штатов еще свежи в памяти времена сегрегации. На той улице, похоже, проживали люди небольшого достатка.
На следующий день мы просто катались в машине — как выяснилось, Аретта обожала ездить, хотя священник их церкви убеждал, что машина — изобретение дьявола.
— А ты как думаешь? Кто придумал машину? — спросила у меня Аретта. — Бог или дьявол?
— Ни тот, ни другой. Ее придумал человек. Машина — изобретение его гениального разума.
— И атомная бомба тоже. Ее ведь тоже изобрел человек, верно?
— Ты не любишь людей. Почему?
— Они не слушаются Бога. Люди хотят погубить Землю.
— Они делают это по глупости. Земля — наш общий дом. Причем единственный. Мне кажется, мы вот-вот осознаем это.
Аретта недоверчиво пожала плечами.
Она вообще считала, что люди погрязли в грехах, как свиньи в болоте. Аретта очень боялась ада. Она дала обет Богу, что останется Христовой невестой, чтобы смыть с себя пятно дочери греха. Оказывается, мать зачала ее вне брака, от цветного. Потом вышла замуж за белого. Отец узнал о том, что она ему неродная дочка, лишь только когда священник велел ей сказать правду.
Аретта была очень красивая. Я здорово увлекся ею. Правда, несколько иначе, чем увлекался женщинами до того — она осталась ребенком, хоть ей и было восемнадцать. Я так и относился к ней — как к ребенку. В ту пору я очень скучал по тебе, Мур-Мурзик.
Отец взял мою руку, перевернул ее кверху ладонью и поцеловал в запястье. Очень бережно, словно это была ценная и хрупкая вещь.
— Я стал приходить в этот бар каждый вечер и наблюдал издали за Ареттой, — задумчиво рассказывал отец. — Как она сновала с подносом между столиками. Как улыбалась посетителям. Как однажды толкнула в грудь парня, который хотел ее обнять, что вызвало одобрительные возгласы завсегдатаев бара. Аретту там полюбили. И считали своей. Иногда мы катались на машине, ходили в кино. Между нами установились дружеские отношения.
Как-то я, едва переступив порог бара, столкнулся с его хозяином, Доном Добсоном. Он схватил меня за руку и потащил в кухню к Аретте. Она сидела на полу и рыдала: ее выгнали из дома.
Я предложил ей прокатиться. Она встала и пошла за мной. Мы пообедали в небольшом ресторанчике, где нас никто не знал. Аретта выпила настоящего пива и опьянела. Она рассказала мне, что мать видела, как она ехала со мной в машине. Мать прокляла ее от имени Господа и велела убираться на все четыре стороны. У Аретты не было ни одной близкой души в городе. Священник запретил прихожанам даже здороваться с ней. Своего родного отца она не признавала.
Читать дальше