Юлия Монакова - Пойманные в city

— Браво! — засмеялась Жанка. — Я сейчас расплачусь! Вижу, она и тебя уже успела обработать, завербовала в мусульманки?

— Ты совсем того? Никто меня никуда не вербовал!

— Ну, а что? — Жанка усмехнулась. — Мне рассказывали, что у мусульман есть такая фишка: если они кого-то обратят в ислам, им это потом на том свете зачтется, типа, место себе в раю застолбили!

— Алина меня обращать в ислам не собирается. И тебя тоже, кстати, так что успокойся. Поэтому прошу тебя… очень прошу, если не можешь понять и принять ее выбор — то хотя бы просто оставь ее в покое.

— Постараюсь, — Жанка пожала плечами. Тема ей уже наскучила, что всегда случалось, если говорили не о ней самой. — Там видно будет…

Разумеется, совсем уж равнодушной к Алининому новому статусу Жанка оставаться не могла. Она периодически шпыняла подругу, подтрунивала над ней — по ее мнению, это было довольно беззлобно и даже забавно. Люська порой едва сдерживалась, чтобы не заорать, видя, как страдает Алина. Но она уже поняла, что в подобных ситуациях Жанку нужно игнорировать — если никто не огрызается в ответ, она быстро остывает к предмету разговора. К счастью, Алина это тоже понимала и не показывала свою обиду, хотя иногда это было трудно сделать.

Наблюдая, как Алина собирается на работу с утра и повязывает платок, Жанка невинным голоском интересовалась:

— Слушай, а почему у тебя руки до локтей открыты? По-моему, в исламе это запрещено — демонстрировать посторонним мужчинам свои голые руки…

— Отстань от нее, а? — с досадой произносила Люська, но Жанка настаивала:

— Ну почему — «отстань», я все правильно ей говорю, она же хочет стать правоверной мусульманкой!

Алина со вздохом стаскивала с себя блузку и облачалась в другую — с длинными рукавами, убийственными в августовскую жару. Вскоре Жанка начала приставать к подруге по другому поводу — ее раздражало, что Алина читает намазы. Собственно, вечерний намаз еще ничего, но вот утренний — еще до того, как сама Жанка просыпалась — ее нервировал. Она утверждала, что эти ранние Алинины подъемы очень мешают ей спать, хотя Алина старалась быть тихой, как мышка. Люська подозревала, что Жанка просто придирается, потому что ее саму, например, первый утренний намаз нисколько не беспокоил, она продолжала спать. Вообще, она только поражалась Алининому упорству — пять раз в день молиться по всем правилам, это еще не каждому дано…

— А как ты на работе выкручиваешься? — поинтересовалась как-то Люська у Алины. — Делаешь намаз при всех?

— Ой, на работе как раз все легко устроилось, — довольно улыбнулась Алина. — У нас есть уборщица тетя Танечка, очень хорошая женщина. Я попросила ее, она меня днем ненадолго в своей подсобке запирает, чтобы мне никто не мешал спокойно молиться. Тамер так счастлив, ты не представляешь! Он обещал поговорить обо мне со своими родителями. В октябре он летит в Стамбул…

— А ты сама-то… ты счастлива?

— Конечно, счастлива! У меня все так хорошо, машаАллах!

— Ну, и слава Богу, — Люська тоже улыбалась, стараясь гнать от себя сомнения и тревожные мысли. Похоже, у подруги действительно все хорошо.

Неприятности начались позже. Спустя пару недель Алину вызвали «на ковер» к боссу. После разговора она, ужасно расстроенная, позвонила Люське, чтобы излить душу.

— Запрещают носить платок? — осторожно поинтересовалась Люська.

— Открыто не запрещают, но… Говорят, клиенты жалуются. Выражают недовольство, — ее голос задрожал. — Называют шахидкой. Начальник намекал сегодня, что может уволить.

— Да какое он имеет право?! — взвилась Люська с гораздо большей уверенностью, чем сама в глубине души ощущала. — Он, это, как его… разжигает межрелигиозную вражду! Мусульманкам даже на паспорт разрешают фотографироваться в платке! Это не запрещено законом!

— А он и не говорит, что запрещено. Он просто издевается, сволочь… Сегодня в очередной раз докопался до меня — почему я ношу хиджаб, хотя я ему уже сто раз это объясняла. Спрашивает: «У вас там что? Лишай, лысина, перхоть?.. А-а-а, — говорит, — вы мусульманка… Ну, это не страшно. Это у вас пройдет…» И ржет, как конь, Люсь, представляешь?! Вот этот смех — самое мерзкое… — ее голос вновь дрогнул. — И все за ним вслед гогочут…

— Вот ведь козлы, — с чувством произнесла Люська, от всей души сочувствуя подруге, жалея ее и одновременно понимая, что не в силах ей ничем помочь. Это был ее путь, ее выбор. А Люське, как эгоистично это ни звучало, хватало и своих проблем.