Анна Шехова - Поколение влюбленных

Не знаю, что у них случилось потом, но никакой трагедии по Сашке заметно не было. Все шло нормально: он вел себя так же, как всегда. С небрежением привыкшего отличника ковал свою золотую медаль, делился с нами впечатлениями от Кастанеды — мы тогда слыхом не слыхивали, кто это такой. В последнее воскресенье мая мы компанией человек в десять гуляли в Коломенском, пили пиво и колу и обсуждали планы на последний звонок: куда поехать, что подарить учителям и тому подобные заботы выпускников.

А во вторник он выпрыгнул из окна.

Сашка мне всегда нравился. Интеллектом он на голову превосходил всех нас. В семнадцать лет читал такие книги, до которых я до сих пор не доросла. Помню, как он долго с неподдельным восхищением рассказывал нам про Достоевского, чье «Преступление и наказание» мы с таким трудом осиливали под угрозой грядущего экзамена. А Сашка к тому времени перечитал почти все романы Федора Михайловича без какой-либо необходимости или желания произвести впечатление. Просто он действительно любил Достоевского. Так же как Бальзака или Диккенса. А еще наш Сашка умел играть на рояле. У них дома стоял старый-старый рояль его бабушки. Несмотря на свой антикварный возраст, звучал инструмент великолепно. Когда мы бывали в гостях у Реутских, Сашка всегда играл для нас Моцарта или Шопена. Или «Битлз». «Битлз» на рояле… больше я никогда не слышала настолько фееричной музыки.

Все это мне вспомнилось при взгляде на общий снимок нашего класса. Но когда я перевернула страницу папки, то увидела, что в следующей ячейке лежит лист бумаги с Сашкиной биографией. Конечно, это было не подробное изложение, но видно, что Матвей очень старался, собирая информацию. Я просмотрела ее вскользь: Сашка ушел слишком далеко в моей памяти, и его судьба уже не вызывала у меня живого интереса. Зато я узнала окончание истории с практиканткой. Оказалось, что они с Сашкой встречались четыре месяца. Потом Алина Алексеевна забеременела и сделала аборт, хотя он настаивал, чтобы сохранить ребенка. Кажется, Саша так и не простил ей этого решения. Но их отношения прервались за месяц до его смерти, и трудно было поверить, что решение созревало так долго и так незаметно для окружающих.

Следующие листы в папке были заполнены биографиями остальных наших покойников. Аккуратно оформленные, распечатанные на лазерном принтере, на хорошей офисной бумаге. Я не стала изучать их, а лишь пролистала до последней заполненной ячейки. До Лизиного листочка.

Прежде чем читать, я пошла и сварила себе кофе. Этот процесс меня успокаивает лучше любой медитации. Сначала я высыпаю гладкие ароматные зерна в кофемолку, потом медленно с удовольствием вращаю ручку, слушая приятное поскрипывание маленьких жерновов. Я не признаю электрических кофемолок: они отнимают половину удовольствия. Лучше уж тогда пить растворимый.

Перемолотый кофе я обжариваю в турке со специями — сегодня это были гвоздика и немного тертого имбирного ореха, — а затем заливаю ледяной водой. Пью, разумеется, без сахара и молока.

С чашкой кофе я вернулась к своему столу, к синей папке, где ждала меня Лиза.

Из первой половины листа я не узнала ничего нового. Мы с Лизой дружили с первого класса, с того момента, как она переехала в наш район с родителями и маленьким братишкой, ровесником моего братца. Она пришла в школу в середине октября, и ее посадили со мной, потому что моя соседка по парте, Маша Клепова, болела ангиной. Когда Маша выздоровела, Лизу услали на последнюю парту к Паше Рабту. Но мы с ней уже подружились и успели познакомить своих мам.

В течение двух десятков лет я знала почти все, что происходило с Лизой: о чем она думала, чего хотела, из-за чего переживала. Пожалуй, никто не был осведомлен о ее желаниях и страхах больше, чем я. Например, мало кто догадывается, что Лиза ужасно комплексовала из-за формы своей груди: считала ее слишком большой и без конца подбирала себе разные утягивающие лифчики. Даже купальников открытых ни разу не покупала. Когда Елизавета стала знаменитостью, этот комплекс не исчез, а, наоборот, усилился за счет врожденного перфекционизма: ей казалось, что она не дотягивает до эталона телеведущей. Кстати, на телевидение привела ее я, когда она пять лет назад бросила аспирантуру и не знала, куда податься дальше. В своем досье Матвей отметил и этот факт.

Открытием для меня явилось то, что за последний год Лиза и Матвей стали больше чем друзьями, гораздо больше. Он честно написал, что дважды пытался уговорить ее выйти за него замуж и она отказывалась. Но отказывалась так, что Матвей продолжал жить с надеждой на то, что ситуация может в любой момент измениться. Лиза это умела — поддерживать в мужчинах надежду, пока они ей были нужны.