Татьяна Поликарпова - Женщины в лесу

Понимали они с матерью друг друга со взгляда одного. Что у матери на уме, глядишь, сын уже делает. Сам догадался.

Бывало, как-нибудь вечерком приведут с товарищем, как барана за рога, разбитый донельзя мотоцикл.

— Батя, — скажет улыбнувшись и, как всегда, будто смущаясь своей просьбы, — может, разберешься? Больше некому у нас…

— Да ты что, сын! Я эту технику не знаю, — отзовется отец с крылечка, а сам так и вопьется глазами в разбитую железяку. — Да-а, — протянет, — хорошо его уходили… Ты сам, что ли, Сергей? — спросит Алешиного товарища.

— Нет, это Димка… Ладно, сам жив… Даже не поломался…

— Счастье его… Нет, Алешка… Я тебе такую лошадь покупать не стану… Хотя… Интересно… — А сам уж на корточках сидит перед машиной.

Алеша только глянет в сторону сеней, где в дверном проеме, словно в раме, стоит Тоня, наблюдая этот театр. Встретится с ее взглядом, улыбнется глазами, и мать, не сказав ни слова, успокоенно удалится по своим делам. Считай, на месяц — это уж как дело пойдет, может, и дольше, — есть у бати игрушки. И литературу нужную раздобудет, и список нужных деталей представит хозяевам, и вот Антон — уже спец по мотоциклам марки ИЖ.

Но на второй машине (известное дело, найдутся и еще заказчики) вдруг остынет. Забросит все на полпути. Хозяин замучится бегать к Антону с бутылкой — подогревать. И наподогревает до нового запоя. Бывало и так. И Тоня с Алешкой делают вывод: не принимать крупные заказы больше одного. Батю можно было держать только интересом.

Так вот у них вышло: чем мог бы стать для Тони Антон — опорой, другом душевным — стал Алеша. И чем больше он рос, тем яснее видела она — так…

Так-то так… Да получалось у Моржовых чем дальше, тем больше, что не муж и жена плечом к плечу, висок к виску смотрели вместе, как мужает и хорошеет их сынок, а мать с сыном сторожко и чутко пасли мужа своего и отца, как ребенка, за которым нужен глаз да глаз и терпенье Христово.

Все труднее становилось Тоне после очередной мужниной истории откликаться на его ласку. Все больше требовалось времени, чтоб опомнилось в ней женское, женино и снова увидела б она в Антоне мужчину, того, кем восхищалась… Когда-то… Сто лет назад.

Думалось ей в тяжелые минуты с поздним раскаянием: не послушайся она когда-то матушку свою, не ломать бы ей себя потом всю жизнь, не рассказывать сказки пьяному. Не глушить в себе женский стыд за его похождения… Но тут же и замирало в ней все, когда доходила до мысли: не было б тогда у них Алешеньки…

Но был у них Алешка, был! Вот, значит, и спасибо матушке, вот, значит, и сама она молодец…

И Антон понимал, что в Алешке сейчас живет Тонина к нему милость, что отцовская его высота для нее теперь важней любой другой его доблести, даже плотницкой.

Были у них минуты, когда все становилось в семье на свои места. Выйдет иной раз Антон помочь жене и сыну с поливом на огороде и, увидев Алешу, подносящего воду от колонки во дворе, оставит работу, чтоб полюбоваться сыном. Не забудет и Тоню подтолкнуть: «Глянь-ка на сына…»

Она распрямлялась над грядкой с капустной рассадой, и, стоя рядом, смотрели они, как приближается к ним Алеша с полными ведрами, глядя вниз, чтоб о грядки не споткнуться, а фигура будто в раме натянутых тяжестью рук. И чисто и прекрасно юношеское тело, еще не взбугренное, а как бы только размеченное плитами мышц под тонкой кожей. Крепкий выравнивается парень. Вода в ведрах не всколыхнется: толчки шагов гасит пружинящая сила мускулов.

Сын вскидывал на родителей глаза, и они сразу же отводили свои, чтоб не смутить его рассматриванием, обращали лица друг к другу. И наступала минута, когда Тоня и Антон снова были вместе, заодно и одним счастьем счастливы. И годы исчезали, и обиды. Взрослый сын возвращал им юность. За эти минуты Тоня и платила жизнью. Да и Антону душу переворачивало, когда словно бы его чистота и молодость и само ликование молодости проносилось вдруг перед ним на короткое мгновение Тониного взгляда: ее глаза не успевали погасить радостное и нежное смущение, с которым она обращала взгляд от сына к мужу.

И Алеша довольно и тоже смущенно улыбался, отворачивался, увидев, как отец берет в ладони голову матери, заглядывая близко ей в глаза, и восклицает с непонятным для Алеши восторгом: «А-а-а? Тонь, а?!» А мама смеется и упирается в грудь отца локтями, так как руки ее перемазаны в мокрой земле.

И пролетала минута… На какое-то время окрашивала их жизнь доверием друг к другу, соединяла, грела…