Татьяна Поликарпова - Женщины в лесу

…Идти далеко Вере не пришлось. Вскоре за кабаньим лежбищем там пошло чуть вверх, тропа просохла и — исчезла. Исчезла мокрота, исчезла и она сама. Ну ручей, допустим, весь проглотила рыхлая земля, там, на лежбище, и далеко бежать ему уже сил не хватило. Но куда впиталась сама тропа с каменной отмосткой? Вопрос был чисто риторическим. Вера и не пыталась отвечать на него. Так здесь принято. Явление такое. Чисто природное. Она все-таки пошла дальше. Деревья стояли редко, даль просматривалась, даже словно бы пустота светилась впереди. А вдруг там край леса… Селение… Но пустота и была пустотой — над огромным широченным оврагом. Или карьером. Видно, когда-то отсюда брали глину. На противоположном отвесном краю карьера плотной стеной стоял лес. Так с куском леса и выковыряли, подумала Вера, представив себе, как столовым ножом, только гигантской величины, некто вырезает кусок земли вместе с лесом. Ей понравилось это словечко: некто… Интересно… Может, этот некто убирает и тропы с их пути…

…Наверное, она долго стояла так на отвесном краю оврага-карьера, таком же ровно отвесном, как и тот, напротив. До тех пор стояла, пока повеявший в лицо ветерок не донес до нее запах падали. Ознобно повело плечи: показалось, что вместе с вонью разложения из оврага поднимается неясная угроза. Раз неясная, значит, страшная. Вера заглянула вниз: под самой стенкой желтоватой, светлой глины увидела старое кострище — обугленные головешки да пара ржавых консервных жестянок. Вера поняла, что охотней встретилась бы с кабаном, чем с человеком. В таком-то месте… Как-то связалось у нее это кострище, размытое дождями, с запахом падали. Хорошо, что девчат там оставила. Ей стало привычно одиноко в своей ответственности за близких. Привела людей… А лес-то… То и дело грозит… Теперь вот еще падаль какая-то… Она тихо побрела назад, даже не глядя по сторонам, чувствуя, как знакомо холодит спину… И вздрогнула, когда мелькнуло в стороне слева что-то непривычно белое. Обернулась: ее девушки стояли чуть выше по склону, над самым кабаньим лежбищем, смотрели на нее. Полагая, что они давно уже возле оленихи под защитой ее кроткого взора, Вера созерцала их тупо, не понимая, как это получилось… Девушки двинулись к ней. Она смотрела, как они шли, немыслимо прекрасно преображая этот выморочный лес…

— Почему не ушли туда?

— Нам одним было страшно! — тоном балованной девочки ответила лукавая Инна.

Горячо толкнулось Верино сердце. Не зная, как выразить девчатам свою благодарность за их заботу о ней, за то, что они такие… такие… Вера задергалась, засуетилась, еще больше взлохматила свои волосы, замотав головой, приговаривая:

— Ну и ну! И что за отряд — никакой дисциплины! Я на них надеюсь, а они?! А знаете ли вы, что мы последний раз ели вчера в семь вечера? А сейчас уже третий! — И радостно рассмеялась. Инна с ней вместе. Лина улыбнулась, глядя на них.

— И с собой ничего не взяли, — сказала Инна.

— Взяли! — Вера тряхнула своим пакетом. — Вот! Две булки и черешня. Так что пойдемте к оленихе и устроим привал.

Все-таки, прежде чем пообедать, они исследовали третий путь. Эта тропа, круто сбегая вниз среди густой травы, не долго морочила их: исчезла, растворилась, как тут у них в лесу принято. Узелок-распутье у ног оленихи скреплял три оборванные стежки…

Вернувшись к оленихе, они наконец уселись, вытянув перед собой ноги, как крестьянки на полуденном отдыхе в поле, и принялись за обед. Не так хотелось есть, как пить. Радовались, что черешня оказалась такой крупной — сочной. Разбросали ее косточки вокруг: вот приедем лет через двадцать пять, а здесь черешневая роща!

Поев, они все сидели. Не хотелось двигаться. Да и неизвестно теперь, куда двигаться… А тут солнце светило, трава была мягкой, уютно гудели жуки и осы. Так было хорошо расслабиться и ни о чем не думать.

— Ох, как дома! — сказала Вера, совсем вытягиваясь на траве и закинув руки за голову. Но Инна не позволила ей долго нежиться. Словно бы отвечая на Верино «как дома», она проговорила ворчливо:

— Париж-то Париж, но ке фер? Фер-то ке? Вот, Вера, как сказал один белогвардейский генерал-эмигрант, озирая город Париж с высоты Эйфелевой башни.

Лина, улыбаясь, посмотрела на Веру.

— Верочка, Инна цитирует одну нашу старую писательницу, Тэффи. «Ке фер» — это по-французски «что делать?».

— Да, по-французски это как-то нежнее, — проговорила Вера. Не знала она такой писательницы. — В самом деле, смешно… «Фер-то ке»… — Но она так и не улыбнулась.