Марина Юденич - Доля ангелов

Я ухожу из привычной жизни медленно. Размеренно, капля за каплей, глотая отравленное питье.

Чувствую, как яд растекается по телу.

Отступают, теряются люди — размыкаются круги, сначала ближний, потом следующий, привычный и тоже приятный. За ними — неизвестная, неприветливая человеческая масса. Толпа.

Недоступными — исподволь, постепенно и навсегда — становятся привычные вещи. Отодвигаясь в пространстве и времени, растворяются в виртуальной — теперь для меня — бесконечности нарядных витрин и глянцевых страниц.

Привычки, отказ от которых причиняет боль. Настоящую. Будто отняли палец, рубанули безжалостно тесаком. Кровоточащую культю не прихватили даже грязной тряпицей. Больно нечеловечески. И страшно.

Так противно живу, раздавая долги, искупая — по мере сил и возможностей — Антоново зло.

Так живу, понимая, что силы на исходе, потому прежде всего, что совершенно непонятно — зачем терпеть, тащить на себе ношу чужих грехов? Во имя чего? Что потом?

Желанная — вожделенная даже — некогда свобода. И — что?..

Увещеваю себя, конечно. Убеждаю. Взываю к разуму. Дескать, главное — жива, здорова, относительно молода… И далее про судьбу, которая, возможно, еще повернется когда-нибудь светлым ликом. Сложится как-никак.

Все, однако ж, теория.

Здесь — другое. Не практика, возможно, но вероятность конкретного события, интрига, действо. К добру ли, к худу ли — в этой истории не суть. Пусть бы и к худу, но всяко-разно не тихое, безропотное самоубийство, иезуитски разнесенное во времени. Тот самый, возможно, поворот судьбы.

Не проскочить бы, тупо следуя по главной дороге. Где дорожные указатели напоминают одно и то же: «Чудес не бывает». На каждом километре.

Не проскочу.

Чистый лист бумаги передо мной. На нем четким почерком записной отличницы излагаю нечто, отдаленно напоминающее план действий.

Довольно странный — если судить, руководствуясь формальной логикой.

Теперь, впрочем, не до нее.

Выходит следующее.

1. D’Azay — полная информация.

2. Поездки Антона за последний год.

3. Люди:

— Птаха

— Гена

— девица

— психоаналитик (хороший)

— туроператор

— специалист по паранормальным явлениям — (?)

Выходит совсем не сложно и — если не случится никаких неожиданных открытий — займет немного времени.

По крайней мере будет чем отвлечься, принимая очередную порцию яда.

Предложение позавтракать где-нибудь не удивляет Птаху и уж тем более не застает врасплох.

Время — самое что ни на есть располагающее: начало десятого.

Выбираем «Пушкин» — там пирожки отменные, народу в этот час немного, и офис — опять же! — в десяти минутах езды, при условии, что трафик на Тверской будет не слишком плотным.

Столик — в углу, у окна, маленький, на двоих — хорош для завтрака. Уютно, почти по-домашнему.

— Роман? — Птаха смотрит на меня так, как если бы снова зашла речь об африканском контракте. С изумлением, в котором отчетливо скользит проблеск некоторого медицинского интереса. Или сомнения. Озабоченности. Не суть. Так обычно смотрят врачи на больных, состояние которых внезапно и необъяснимо ухудшилось. А дело вроде бы шло на поправку.

— Ну, повесть… Какая разница? Литературное произведение.

— Написанное Антоном?

— И почти опубликованное. Кстати, тебе ничего не известно об издательстве «Премьер-пресс»?

— Нет. Но ты же понимаешь, где мы — и где издательские дела.

— Понимаю. Пересечений не наблюдалось.

— Официальных — по крайней мере — точно. Я бы знал.

— Выходит, не знал. Он подписывал контракт как частное лицо.

— Ты уверена? — Снова врачебные интонации, вкрадчиво, мягко, не слишком принимая всерьез.

— В чем, собственно? В том, что подписан контракт? Да. Я его видела собственными глазами. Подпись Антона тоже. Экспертизы, разумеется, не было. Но уж Тошину-то руку я знаю как свою. Впрочем, не тебе про это рассказывать.

— Да уж, не мне.

Мы усмехаемся одновременно, одному и тому же воспоминанию, а вернее — воспоминаниям.

Были времена — вследствие устойчивой недееспособности субъекта, то бишь затяжного, мертвецкого Антонова пьянства, сопряженного с очередным «забегом в ширину», — подписывать серьезные документы приходилось мне. Подделывая — попросту говоря — подпись. Бывали ситуации более рискованные — Антон куражился, отказываясь заключать заведомо выгодные сделки, нарушал принятые обязательства, ломал сложившиеся схемы. Был зол, хандрил, пил, пребывал в дурном расположении духа — причин для совершения откровенных, если не сказать рискованных, глупостей в его арсенале всегда хватало. Потом — жестоко каялся, кусал локти, бился головой о стену. Утраченного было не вернуть.