Наталья Калинина - Яд в крови

— Мы возьмем его к себе! — воскликнул Франческо. — Дядя Массимо знает все законы. Мы обязательно возьмем его к себе.

— Моя родина живет по своим законам. Мне никогда не отдадут Яна, даже если об этом будет хлопотать ваш президент.

Франческо взял Машу за плечи и внимательно посмотрел ей в глаза.

— Ты только не отчаивайся. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Я не верю, что на свете существуют безвыходные ситуации. Если потребуется, я свяжусь с мафией. Я знаю, итальянская мафия всесильна и ее побаивается даже сам президент. Ваш, наверное, тоже.

Маша улыбнулась и покачала головой.

— У нас нет президента. И вообще… — Она отвернулась и прошептала: — Знаешь, я бы сейчас многое отдала, чтобы очутиться в том доме возле реки.

Ян видел сквозь дрему, как над ним склонялись чьи-то лица. Они как будто были знакомы ему, но он не знал, кто эти женщины. Он слышал, как одна из них сказала:

— Лоида бы вылечила его. Она учила меня когда-то, но я забыла последовательность действий. Я боюсь, он умрет, если Лидия не отстанет от него.

— Да, в нее словно бес вселился, прости, Господи, мою душу грешную, — сказал другой голос. — Я еще тогда говорила Лоиде: девчонку нужно окрестить. Теперь ее силой не затащишь…

Ян снова погрузился в глубокий сон. Но это был не сон — он жил в палатке на берегу реки и, лежа на мягкой, слегка подсохшей траве, слушал под звездами Третий концерт Рахманинова. Потом он бегал в сгустившемся над водой молочно-белом утреннем тумане, пытаясь поймать женщину, шумно плескавшуюся в реке.

И все повторялось сначала: его появление на другом берегу, их пляска с Лидией под луной, жаркий полдень в лесу, где они, намаявшись после тяжелой работы, пили прямо из кувшина кисловатую прохладную сыворотку.

Яну казалось, будто он живет в этом сне, и если бы не посторонние звуки, он бы уверовал в это до конца. Но во сне он шел по солнцу, чувствуя босыми ногами сухую горячую пыль, а сам слышал раскаты грома и шум ливня. Еще он слышал, как кто-то молится. Но потом пришла Лидия (это, кажется, было во сне). Она прижалась к нему нагим трепещущим телом, обхватив руками его голые ягодицы, и он вдруг испытал сильное наслаждение. «Господи, помилуй нас, грешных, помоги, Господи, рабу твоему Ивану…» — доносилось глухое бормотание. Потом он услышал, как хлопнула дверь и кто-то громко вскрикнул. Он с трудом разлепил веки.

Женщина с длинными черными волосами (она была очень похожа на Лидию из его сна, но это была не та Лидия) боролась с другой — пожилой, с желтым морщинистым лицом и в надвинутом на самый лоб платке.

— Тебе гореть в геенне огненной! — громко воскликнула пожилая женщина. — Опомнись, Лидия что ты творишь?

Ян закрыл глаза. Ему навстречу бежала хрупкая девушка с волосами цвета майского меда и что-то кричала на ходу. Он не мог разобрать ни слова — между ними была дорога, по которой с ревом проносились машины. Они шли непрерывным потоком, и он никак не мог перейти через дорогу. И девушка остановилась, скорбно опустила плечи, потом повернулась к нему спиной и стала медленно удаляться.

— Маша, Маша, не уходи, — беззвучно шептал Ян.

— Команда отказывается плыть на Кубу, — докладывал Анджею Франческо. — Если хотите знать мое мнение, сэр…

— Не хочу. — Анджей протянул руку и взял стакан с неразбавленным джином. — Я знаю лично Фиделя Кастро. Он принимал меня в своей резиденции в Гаване. Высади этих болванов в ближайшем порту. Мы выпьем с Фиделем рома и поговорим о мировой революции. Ха-ха-ха. Этот хитрец внутри белый, как кокосовый орех. Франческо, ты знаешь, что такое мимикрия? — спросил Анджей и, не дожидаясь ответа на свой вопрос, сказал: — Это один из видов защитной окраски и формы, то есть полезное и выгодное для данного вида хомо сапиенс сходство по внешним признакам с покровительствующими ему особями, то есть коммунистами. Кэп, вы случаем не коммунист?

— Нет, сэр, — серьезно отвечал итальянец.

— Ну и зря. Ибо коммунизм — это та самая инъекция, после впрыскивания которой наша старушка Европа задрыгала своими подагрическими ножками и даже вскочила с мягкой перины, на которой долго и сладко почивала. Но тут же попала в солдафонские объятия некоего господина Шикельгрубера, который грубо насиловал ее и пинал сапогом в толстую задницу. А коммунисты вступились за ее честь. — Анджей сделал большой глоток из стакана, поперхнулся, закашлялся и расхохотался. — Франческо, ты когда-нибудь вступался за честь обиженной женщины?