Марика Коббольд - Мгновения жизни

Грейс призналась медсестре, что, по ее мнению, с теми, кто говорит неправду, могут случиться ужасные вещи. Медсестра успокаивающе улыбнулась и объяснила, что, хотя говорить правду очень и очень хорошо и очень и очень важно , это не всегда уместно. Грейс перестала ее слушать и принялась считать волоски на родинке у медсестры, и вновь вернулась к действительности, только когда лекция подходила к концу.

— Твоя мать…

— Мачеха.

— …твоя мачеха сказала мне, будто ты веришь в то, что Господь покарает тебя, если ты будешь говорить неправду. Разумеется, я не хочу сказать, что лгать хорошо… по существу… просто ты должна помнить: бывают моменты, когда нужно сказать правду, но бывает и так, что лучше придержать ее при себе, считать ее своей маленькой тайной. — Теперь уже и сама медсестра выглядела смущенной и несколько растерянной. Глядя на Грейс, которая не шелохнувшись сидела на стуле с выражением чрезвычайного внимания, медсестра глубоко вздохнула и попробовала еще раз: — Давай рассмотрим один пример. Если кто-то потратил массу времени и сил, чтобы приготовить вкусное угощение, но оно тебе не понравилось, что ты скажешь? Неужели: «Фу, какая гадость»?

Грейс отнюдь не была глупой, да и времени прошло уже немало. Перерыв на обед скоро закончится, и она упустит возможность покурить.

— Нет, я, наверное, оставлю это при себе как маленькую тайну.

Медсестра выглядела чрезвычайно довольной и даже ободряюще похлопала Грейс по плечу.

— Я надеюсь, наша маленькая беседа окажется для тебя полезной.

Грейс решила, что свой ответ она прибережет как очередную маленькую тайну.

Через пару недель она пришла для повторного разговора на ту же тему.

— Твоя мать…

— Мачеха.

— …твоя мачеха рассказала мне, что после нашей маленькой беседы ты вела себя намного лучше и даже никого не расстроила… чрезмерно. Я воспринимаю это как свидетельство того, что ты начала полагаться на свой здравый смысл. Это хорошо. — Медсестра улыбнулась, довольная собой. — И ведь не случилось ничего плохого, правда?

— Умерла моя собака, — ответила Грейс.

Джефферсону Макгроу она показалась крутой девчонкой. Так что, может быть, ей лучше сохранить в качестве своей маленькой тайны и то, что она в действительности делала на демонстрации.

— Я провожу вас, если не возражаете, хорошо?

— Конечно, — кивнула Грейс и отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

— О чем ты думаешь, Грейс? За весь вечер не произнесла ни слова. — Тетя Кэтлин смотрела на нее так, словно пыталась прочесть написанное мелким шрифтом руководство.

— Грейс не проявляет совершенно никакого интереса к мальчикам, — пожаловалась как-то миссис Шилд отцу Грейс. — Это ненормально. Девочки в ее возрасте должны влюбляться.

Габриэль пробормотал в ответ что-то неразборчивое, но потом не преминул поинтересоваться у дочери, когда же она приведет домой приятного молодого человека, чтобы он мог с ним познакомиться.

— Когда найду, тогда и приведу, — заверила она его.

— Видишь, она, как всегда, увиливает от обсуждения этого вопроса, — вновь запричитала миссис Шилд, хотя не хуже Грейс знала, что подобное положение вещей устраивает Габриэля как нельзя лучше. В последнее время отец утратил свой лоск и потерял вкус к жизни. Вернувшись в Англию, он обнаружил, что жизнь там с новой женой ничем не отличается от жизни в Америке с первой женой. Он по-прежнему делал то, чего от него ожидали другие, выполнял работу, которая ему наскучила, ужинал с людьми, разговаривать с которыми не хотелось, подстригал лужайку по субботам и мыл автомобиль по воскресеньям, хотя у него была аллергия на траву, а на вокзал он ездил на велосипеде. Отец как-то сказал Грейс:

— Как только ты поймешь, что делать со своей жизнью, немедленно начинай делать это и не позволяй, чтобы кто-нибудь или что-нибудь тебе помешало.

Грейс встревожилась, ей почудилось, будто она слышит тяжелые вздохи, сопровождавшие каждое слово.

— А что ты хотел сделать?

Габриэль посмотрел на нее, склонив голову набок.

— Послушай, только не смейся над своим стариком отцом, но я хотел выступать на сцене.

Как часто бывало в последнее время, улыбаясь, он выглядел особенно грустным, и Грейс не испытывала ни малейшего желания смеяться.

— И я почти добился своего. — Он покачал головой, словно не веря самому себе. — Меня пригласили в театральную труппу — работать на гастролях. Руководил ею один человек, который каждую ночь вместо подушки клал под голову томик с трагедиями Шекспира, но я отказался. У меня были другие обязанности.