Джоржетт Хейер: Пудра и мушка

Клеона распахнула окно пошире и свесилась, при этом ее золотистые локоны рассыпались вокруг чепчика.

- Как, сэр, вы уже вернулись? - спросила она с нарочитым ехидством, и на ее щеках заиграли ямочки.

- Да, - ответил Филипп. - Кажется, что отсутствовал целую вечность! Не меньше десяти лет, Клеона!

- Мне показалось, десять дней, и ни минутой больше!

- И только-то? - спросил он. Щеки Клеоны слегка порозовели.

- А что еще? - смутилась девушка. - Больше ничего. Глаза Филиппа победно заблестели.

- Ага! Значит, вы считали, Клеона!

Озорной взор девушки сразу потух, она надменно надулась.

- Как это... Как это чудовищно!

- Что "чудовищно", дорогая Клеона?

- Как это дерзко, бесстыдно, - закончила она. - Я больше видеть вас не хочу!

Чтобы придать последней фразе еще большую убедительность, она захлопнула створки окна и скрылась в глубине комнаты. Конечно, она тут же смягчилась и поскакала по лестнице вниз в гостиную, где вновь обнаружила мистера Жеттана, раскланивавшегося перед ее матерью.

Девушка сделала реверанс и позволила молодому человеку слегка прикоснуться губами к кончикам своих пальцев. Затем она уселась в кресло рядом с мадам Шартери. Мать погладила дочь по руке.

- Видишь, детка, Филипп вернулся из города и даже ни словом не обмолвился, как он там развлекался! Клеона подняла глаза и уставилась на Филиппа.

- Мама, вы же знаете, он никогда ничего не рассказывает. Филипп у нас такой правильный и положительный.

- Ну же, - сказала матушка, - Филипп, давай-ка, расскажи нам все! Неужели тебе не повстречалась красавица, которая свела тебя с ума?

- Нет, мадам, - ответил Филипп. - Я совершенно равнодушен к размалеванным светским дамочкам. - Он не переставал пожирать глазами Клеону.

- Я полагаю, что вы еще не слышали новость? - спросила Клеона, так как пауза немного затянулась. - Разве сэр Моррис вам ничего не говорил?

- Нет. Что это за новость? Хорошая?

- Кому как, - ответила Клеона. - Мистер Банкрофт возвращается! Что скажете? Филипп напрягся.

- Банкрофт? Сын сэра Гарольда?

- Да, его зовут Генри. Разве это не мило? Подумать только, его не было почти целых восемь лет! Ему уже наверное, - она стала считать, загибая свои пальчики с розовыми ноготками, - двадцать шесть, нет, наверное, двадцать семь лет. О, как мне любопытно посмотреть на него!

- Гм! - закашлялся Филипп, в его голосе не было ни малейшего энтузиазма. А что он здесь забыл? Клеона прикрыла глаза длинными ресницами, чтобы скрыть мелькнувшую в них смешинку.

- Конечно же, посмотреть, как поживает папа. Ведь столько времени прошло!

Филипп издал звук, напоминающий лошадиный храп.

- Держу пари, есть более веские причины! А то с какой стати ему приезжать сюда сейчас?

- В том-то и дело, я вам сейчас расскажу. Папа два дня назад ездил в Грейт Фитлдин и видел сэра Гарольда. Тот был очень весел, да, мама?

Мадам Шартери еле кивнула, она явно была не прочь уйти от этой темы.

- Да-да, кажется. Генри...

- Кто? - Филипп поднялся со стула.

- Мистер Банкрофт, - уточнила Клеона. На губах у нее играла улыбка. Кажется, мистер Банкрофт дрался на дуэли. Разве это не ужасно?

Филипп внутренне согласился с ней, причем с гораздо большим участием, чем это можно было предположить по его внешнему виду.

- Не понимаю, почему джентльмены должны драться на дуэлях! Я думаю, что это очень нехорошо. Но, конечно, с другой стороны - это ужасно романтично и волнующе. Бедный мистер Банкрофт! Ему пришлось на время покинуть Лондон. Говорят, что одна очень важная персона рассердилась на него. Папа не рассказывал, кто был тот джентльмен, с которым он дрался, но сэр Гарольд был очень весел.

Клеона бросила беглый взгляд на Филиппа, тот сидел, презрительно насупившись.

- О, Филипп, вы уже знаете о дуэли?

- Тот, кто был последнюю неделю в городе, при всем желании не мог этого не знать, - резко сказал Филипп.

Затем он совершенно неожиданно сменил тему разговора.

Филипп вернулся в "Гордость Тома" как раз к обеду. Он поднялся наверх переодеться, ибо в этом вопросе сэр Моррис был непреклонен. Он не мог допустить костюма из замши и сапог для верховой езды у себя за столом. Сам он был в этом отношении невероятно привередлив. Каждый день к обеду на столе была бархатная скатерть и чистые бокалы; его худое лицо припудрено, нарумянено и подкрашено, а парик закреплен с особой тщательностью. Тогда он уже пользовался тростью, но его походка была прямой и величественной. Филипп говорил, что трость была больше для красоты. Сначала Филипп молчал, но когда лакеи покинули комнату, а сэр Моррис пододвинул к нему графин с портвейном, он неожиданно разговорился, будто слова до этого копились у него на языке.