Виктория Холт - Чудо в аббатстве

- Она моя бабушка, - однажды призналась мне Кезая.

- Значит, ты тоже ведьма, Кезая? - спросила я.

- Есть люди, которые меня так называют, малышка. - Она скрючила пальцы и сделала страшное лицо. - Так что лучше хорошо себя веди, иначе я...

Я визжала от восторга и притворялась испуганной. Со своим смехом, иногда лукавым, иногда теплым и любящим, Кезая была для меня самым интересным человеком среди домочадцев. Это она первая рассказала мне о чуде, и однажды, когда мы гуляли, она сказала, что если я буду хорошей девочкой, она сможет, наверное, показать мне Дитя.

Мы подошли к той стене, где наши земли граничили с землями Аббатства. Кезая подняла меня.

- Сиди тихо, - приказала она. - Не шевелись. Потом она тоже взобралась на стену и устроилась рядом со мной.

- Это его любимое место, - сказала она. - Ты можешь его сегодня увидеть.

Она была права. Я увидела. Он шел по траве и смотрел прямо на нас, сидящих на стене.

Я поразилась его красотой, хотя и не понимала этого тогда. Все, что я знала, - это то, что я хотела все время смотреть на него. Его бледное лицо с потрясающими синими глазами - я никогда не видела таких - обрамляли светлые вьющиеся волосы. Он был выше меня ростом, и даже в таком возрасте в нем чувствовалось какое-то превосходство, что внушало мне благоговейный страх.

- Он не выглядит святым, - прошептала Кезая, - но он еще слишком мал, чтобы это было видно.

- Кто ты? - спросил он, холодно глядя на меня.

- Дамаск Фарланд, - ответила я. - Я живу в Большом доме.

- Тебе не следует быть здесь, - сказало Дитя.

- Ну, ну, дорогой, мы имеем право быть здесь, - заметила Кезая.

- Это земля Аббатства, - резко ответил мальчик. Кезая хихикнула.

- Но не там, где мы сидим. Мы на стене. Мальчик поднял камень и оглянулся кругом, будто хотел убедиться, что никто не увидит, как он кинет его в нас.

- Это нехорошо, - воскликнула Кезая. - Никогда не подумаешь, что он святой, правда? Хотя он и есть святой. Только святость в нем пока не видна, ему нужно повзрослеть. Некоторые святые были очень непослушными мальчиками. Ты знаешь об этом, Дам-ми. Это есть в некоторых рассказах. Но позднее у них появляется нимб над головой.

- Но этот родился святым, Кезая, - прошептала я.

- Ты злая, - крикнул мальчик, и в этот момент появился монах, он направлялся к нам по траве.

- Бруно! - позвал монах и вдруг увидел на стене нас. - "Кезая как-то странно улыбнулась ему", - подумала я, но, в конце концов, он был монахом. По его одежде я догадалась, что он не был одним из мирских братьев, которым можно было покидать стены Аббатства и общаться с мирянами.

- Что ты здесь делаешь? - закричал он, и я подумала, что Кезая спрыгнет на землю, схватит меня и убежит, ведь он явно рассердился, увидев нас.

- Я смотрю на Дитя, - сказала Кезая. - Оно красивое.

Монах, казалось, был удручен нашим дурным поступком.

- Это только я и моя малышка, - сказала Кезая тем успокаивающим тоном, который делал менее серьезным все, чему другие люди придавали так много значения. - Он собирался бросить в нас камень.

- Это нехорошо, Бруно, - сказал монах. Мальчик вскинул голову и сказал:

- Они не должны здесь находиться, брат Амброуз.

- Но нельзя бросаться камнями. Ты знаешь, что брат Валериан учит тебя любить всех.

- Только не грешников, - сказало Дитя. Я почувствовала себя ужасно плохой. Я была грешницей. Так сказал он, а он был Святым Младенцем.

Я подумала об Иисусе, который лежал в яслях в рождественский день, и как Он должен отличаться от этого Дитя. В нем присутствует кротость, говорила мне моя матушка, и он пытался помогать грешникам. Я не могла поверить, что Иисус когда-нибудь захотел бы бросить в них камень.

- Ты очень хорошо выглядишь, брат Амброуз, - сказала Кезая так, как если бы разговаривала с Томом Скилленом, одним из наших садовников. С ним она частенько болтала. Конец ее фразы звучал насмешливо, поскольку свидетельствовал об ее отказе признавать что-либо серьезное в любой ситуации.

Дитя внимательно смотрело на нас, но, как ни странно, мое внимание было сосредоточено на Кезае и монахе. Дитя могло стать пророком, я слышала, но сейчас оно было простым ребенком, хотя и необычным, я верила в то, что его нашли в рождественских яслях, как верила в существование ведьм, о которых мне рассказывала Кезая. Однако взрослые люди вызывали у меня больший интерес, потому что мне казалось, что они что-то скрывают от меня.

Иногда на дорогах мы видели мирских братьев, монахи же вели замкнутый образ жизни; я слышала, что в последние годы, когда распространилась слава об аббатстве Святого Бруно, число мирских братьев возросло. Иногда они ходили в город, чтобы сбыть товар, сделанный в Аббатстве, обсудить свои дела, но из его стен всегда выходили по двое. Зажиточные родители посылали своих сыновей в Аббатство на учебу; ищущие работу нередко находили ее здесь, на ферме, на мельнице, в пекарне и пивоварне. Жизнь била ключом, ибо помимо монашеской общины там жили нищие и бедные путники, так как в Аббатстве было принято не отказывать никому, кто нуждался в пище и ночлеге.