Дороти Иден - Агнец на заклание

Однако у Элис возникло странное чувство: то, что она увидела в его глазах, - не восхищение.

- Это рубашка Маргарет, - объяснила Элис. - Она заставила ее надеть. Так мило с ее стороны. Красивая, правда?

Она следила за лицом Дандаса, желая отгадать причину неудовольствия. Конечно, он думает-гадает, откуда у его чопорной тихой дочери такая роскошная вещь?

- Я не знаю, где она ее взяла, но, уверена, тебе совершенно не о чем беспокоиться. - И вдруг Элис добавила:

- Но она не принадлежит Камилле, как те туфли?

Дандас слегка вздрогнул.

- Если и принадлежит, то я об этом не знаю. - Потом, как бы желая загладить свою резкость, он добавил:

- Просто ты в ней совершенно прелестна. Но я все же поговорю с Маргарет. В тихом омуте... Сама знаешь. - Он улыбнулся, и Элис успокоилась.

Дандас вышел из комнаты, а она легла на спину, размышляя о вкусах женщин побережья: стильные вечерние платья Кэтрин Торп, беличья шубка Камиллы, ночная рубашка Маргарет...

Вдруг ей пришла в голову мысль: а может, они все - из одного источника? Элис удивилась сама себе.

Дандаса долго не было. Элис даже показалось, что она слышит крики, но она не была в этом уверена. Снова поднялся ветер, и пара тех странных хищных птиц скреблась на крыше. Она слышала их пронзительные противные голоса, скрежет когтей по железу. И вдруг вспомнила Уэбстера, лежащего под дождем со свернутой шеей. Жаль, что в письме Камиллы не было даже намека на то, кому пришло в голову убить Уэбстера.

Элис показалось, что она пропустила что-то важное в том письме, но что именно? Вполне может быть, что у подруги вошло в привычку писать печатными буквами. Сама Элис никогда так не писала. Но с другой стороны, они с Камиллой вообще так редко переписывались, что она не могла судить о ее привычках и манере. И все же в этом письме что-то было...

Элис потянулась, чтобы достать его со стола, и нейлоновая рубашка нежно потерлась о кожу, будто к ней прикоснулся лепесток цветка. И вдруг, как будто ниоткуда, снова раздался голос Маргарет:

"Папа любит женскую одежду".

Дверь открылась, и Элис резко повернулась.

- Я тебя испугал? Конечно, надо было постучаться, но, как видишь, руки заняты.

Дандас держал поднос, уставленный китайским фарфором, графинчиком с шерри, бокалами и вазой с желтыми розами. Он аккуратно поставил розы в центр столика и, улыбаясь, повернулся к ней.

- У нас маленький праздник.

- А что мы празднуем? - осторожно спросила Элис.

- Хорошие новости от Камиллы и твое выздоровление, конечно. - Его взгляд замер на ней, а голос снова бархатно зазвучал:

- Особенно твое выздоровление.

Дандас расставлял тарелки. О чем он, интересно, думает, спросила себя Элис и снова почувствовала какую-то неловкость. Она почувствовала настороженность в его взгляде, но улыбка была доброй. "Папа любит женскую одежду", - снова вспомнила девушка слова Маргарет. Дандас вынул пробку из графинчика и осторожно, медленно наполнил бокалы до краев золотистым напитком.

Причина такой неспешности движений, повяла Элис, в том, что руки Дандаса дрожали.

- Вот, моя дорогая, - вручил он ей бокал, и капля шерри выплеснулась на простыню. Он разволновался, схватил салфетку, торопясь промокнуть пятно. - Я немного нервничаю. - А потом неожиданно чопорно добавил:

- Как ты думаешь, если человеку за сорок, он еще может о чем-то мечтать?

- Может, - искрение ответила Элис.

- Мне сорок два. - Он был очень взволнован, и Элис хотелось ему помочь.

- Так о чем ты мечтаешь, Дандас?

- О тебе, моя дорогая. - Слова были сказаны. Дандас сделал большой глоток шерри и уже смелее продолжил:

- Я в тебя влюбился. Я никогда не думал, что снова на это способен. На самом деле я раньше никогда не влюблялся и очень надеюсь, что смогу убедить тебя выйти за меня замуж.

- Ну, Дандас, - пробормотала Элис. Это не было неожиданностью. По его поведению она чувствовала, что дело идет к этому. Ей было любопытно и несколько смущало, что тебе делают предложение вот так - когда ты лежишь в постели в чужой ночной рубашке.

А почему она должна смущаться? Дандас - добрый, нежный, заботливый. С ним она никогда не окажется в трудном положении. Она может позволить ему окутать ее любовью, заботой, лаской. У нее будет все, о чем она мечтала: человек, который любит ее глубоко и искренне. Ей не надо будет бороться в одиночку. Она войдет в круг миниатюрных дам этого дома и станет единственной живой среди них. Она будет на пьедестале, и ей будут поклоняться.

Или она ошибается и просто хочет прочесть все это в напряженном взгляде Дандаса?