Елена Катасонова: Алгоритм счастья

- Молодежь намерена смыться, - шепнул он и кивнул в сторону действительно молодых, щемяще молодых ребят, сбившихся в тесную стайку, сговаривающихся о чем-то у высокого, до потолка, окна.

- Смыться?

- Ну да, удрать, - молодо засмеялся Костя. - В компанию. На Новый год.

Катя на мгновение увидела прежнего Костю - веселого, талантливого, подающего такие надежды! Она знала точно, когда к ним пришла беда: он готовился к первой своей персональной выставке и писал, писал как одержимый этюды - под нудным и бесконечным осенним дождем. Уже покашливал, уже болело что-то внутри, а он все писал, торопился, будто знал, что осталось недолго... А она была в городе, в театре, и не остановила, не уберегла, не оттащила его от трижды проклятого мольберта...

- А ты? Может, и ты? - ужаснувшись безумству молодых, все-таки спросила она. - Я подогнала бы такси, встретили бы Новый год вместе.

- Что? Домой? - Глаза у Кости блеснули радостной, отчаянной надеждой, но он тут же махнул исхудавшей, слабой рукой. - Нет, я человек ответственный.

- Тогда я приеду к тебе, - заторопилась Катя. - В вечернем спектакле я как раз не занята.

- А Рита?

- Да она идет к своей Вале, - нетерпеливо отмахнулась от неважного Катя.

- Правда? - Глаза его засияли, как тогда, в юности, и она поняла с болью, как же ему здесь одиноко.

- Правда, правда, - заторопилась утешить. - Приду с подарками, как Дед Мороз, - и для тебя, и для врача, и для нянечек.

- А что для меня? Поллитру? - хитро подмигнул Костя.

- Шампанского, - шепнула Катя.

И они взялись за руки и посмотрели друг на друга с любовью.

- Знаешь, - виновато сказал Костя, - я здесь стал верить в Бога. Ты только не смейся.

- Я не смеюсь.

- Я и прежде, как бы тебе сказать, почти верил, наполовину. Многие из нас, художников, так. Наверное, потому, что все мы читали Библию, изучали иконопись, вообще - иконы и мастеров прошлого. А они писали на библейские темы, расписывали храмы, а перед этим постились, давали обеты... И знаешь, кто-то же создал этот удивительный мир - его краски, цвет, небо, уходящее в никуда...

Костя устал, откинулся на подушку, а она все держала в своей его руку и гладила, гладила другой рукой.

***

Он умер под самый Новый год, тридцать первого, на рассвете.

- Во сне. От удушья, - сказал врач. - Часа в четыре мы его уже вывезли.

- Куда? - тупо спросила Катя.

- В коридор. Как положено.

"Теперь Новый год для меня всегда будет горем", - подумала Катя. Она словно одеревенела, и все за нее решали друзья, подсовывая какие-то бумаги на подпись. А хоронил Костю Союз художников. Было тепло, градусов пять, не больше, неслышно падал легкий снежок, украшая собой венки и цветы. "Откуда столько народу? - рассеянно думала Катя. - И все говорят о погибшем таланте.

Это - главное? А сам Костя? Его руки, глаза, смех...

Никто никогда больше не обнимет меня". Эта мысль обожгла огнем, темный ужас застил небо, и Катя рухнула наземь. К ней подбежали, подняли, сунули под нос нашатырный спирт.

- Не надо, не надо... У вас же дочь...

"И театр, - пробилось в сознание. - Театр и дочь. А вдруг на нервной почве я потеряю голос?"

Стало страшно, так страшно и одиноко, что и не выскажешь. Катя оттолкнула Ритину руку и, пошатываясь, подошла к могиле, чтобы бросить смерзшийся, твердый комок земли - туда, вниз, в темноту, где лежал теперь ее бедный Костя.

"Может, Бог есть на самом деле?" - подумала Катя и пошла в церковь. Там ею тоже руководили, и она делала все, как велели: заказала сороковины, написала записочки "о здравии" и "об упокоении", заплатила за какую-то особую молитву - "там тоже есть тьма, надо молиться, чтобы ему было тепло и светло", - раздала деньги нищим. А вещи Костины упаковала в целлофановый огромный пакет, завязала тугим узлом и выбросила на помойку, чтоб никому они не навредили.

И осталась одна, без мужа.

Глава 2

- Ты поела? Уроки сделала? - спрашивала, не дожидаясь ответа, мама.

Эти два ее постоянных вопроса люто ненавидела Рита. Папа ни о чем таком никогда не спрашивал, папу интересовало совсем другое.

- Ты что читаешь? "Туманность Андромеды"?

Ну и как, нравится? Я, помню, зачитывался. А что за девочка к тебе ходит? Валя? Ну познакомь!

Мама не видела никого - ни Риты, ни Вали. Она жила своей, особой жизнью, где Рите не то чтобы не было места - ее кормили и одевали, о ней рассеянно, но постоянно заботились, - просто главное было вне дома: в театре и на концертах.

Иногда, свернувшись клубочком, тоскливо дожидаясь, когда мама возвратится из театра, Рита мечтала чем-нибудь заболеть - лежать пластом, гореть в огне, бредить, только не умирать, нет: смерть - это страшно. Когда-нибудь так, как с папой, будет и с, ней, и с мамой, вообще со всеми... Да, это страшно, не надо! А вот заболеть... Чтобы мать за нее испугалась, села у изголовья, взяла за руку, может, даже заплакала... Но как назло ничего серьезного не случалось, мелкие нападения вирусов проходили сами собой: "Лечишь - семь дней, не лечишь - неделя", - смеялась мама, - а когда однажды Рита переела мороженого и началась ангина, мама испугалась больше не за нее, а за себя.