Елена Катасонова: Возвращение в Коктебель

Теперь она ходила по дому одна, в тишине и прохладе. На первом этаже под стеклом лежали рукописи и прижизненные издания, висели фотографии и петиции к новой, беспощадной власти - не отнимать, ради Бога, у хозяина его собственный дом: "Мы, нижеподписавшиеся, свидетельствуем... Никакой коммерческой выгоды не извлекает... Мы все отдыхаем и работаем здесь бесплатно..." И подписи, старательно перечисленные звания и регалии - в жалкой попытке воззвать, умолить, доказать... Что ж, на этот раз удалось, как ни странно: доказали и умолили, сохранили дом для потомков.

По лесенке, минуя террасу, Натка поднялась на второй этаж и здесь задержалась надолго: кроме дивана, утвари, библиотеки, здесь были его картины. Да, конечно, он знал, любил, понимал Коктебель.

- Красиво, правда?

Натка оторвалась от чудесного маленького пейзажа: море, горы, разноцветное небо... Сзади нее стоял Дима - в полотняных брюках и светлой рубахе.

- Похоже на Рериха, да? Или на Кента.

- Вы? - Она задохнулась от радости.

- А я боялся, что вы на меня рассердились, - с ходу признался Дима. С чаем получилось как-то неловко... Но, честно, я же ничего такого в виду не имел. Просто чай. Друг привез из Германии, очень вкусный.

Потом она привыкла к этой его прямоте, тогда же совсем растерялась. Молча смотрела на Диму, и лицо ее заливала густая краска. Даже загар не мог эту краску скрыть.

- Ну вот, - смутился Дима, - опять я, кажется, несу что-то не то. А пошли вечером в чайный домик?

- Где это?

- У нас, в Доме творчества. Там здорово хорошо, вам понравится. И хозяйка красавица. А я большой поклонник женской красы, как вы, конечно, уже заметили.

Дима шутливо наклонил голову, но глаза его не смеялись, в них была, пожалуй, тревога.

- Может, встретимся у мола, где пароходики? - нерешительно предложил он.

- Спасибо, - непонятно ответила Натка, и он заторопился, закрепляя успех.

- У вас когда ужин?

- В семь.

- И у нас! - бурно обрадовался Дима. Потом говорил, что чувствовал себя в тот день дурак дураком, но очень боялся ее упустить. - Значит, в половине восьмого?

Не дожидаясь ответа, он как-то странно махнул рукой и пошел. Остановился на секунду у покрытой ковром тахты, будто споткнулся, повернулся к застывшей от удивления Натке, хотел что-то сказать, передумал и побежал вниз по узкой крутой лестнице, не держась за перила. "Совсем дикарь, - подумала Натка. - Мог бы хоть проводить..." Гулко стучало сердце. Разболелась вдруг голова. Стало невыносимо жарко. Может, и хорошо, что ушел: никогда в жизни ни с кем рядом не охватывало ее такое волнение. Она вышла в зеленый дворик и села на скамейку. Прямо перед ней алел созревший уже шиповник.

Что он там говорил про женскую красоту? "Как вы, конечно, заметили..." Значит, она красивая? Неужели красивая? У них в семье красивой, даже красавицей, считалась Зина - это Натка усвоила с детства. Как раз перед самым Коктебелем Зина отобрала у нее итальянскую юбку новую, ненадеванную. Но, конечно, была причина: опять дурил Вовка.

- Хорошо тебе, Натка, без мужа, - вздохнула Зина, аккуратно укладывая юбку в пакет. - Никаких проблем! Катишь себе на море...

- Ты же только вернулась, - добродушно напомнила Натка.

- Да я уж забыла! - отмахнулась Зина. - Все в прошлом! Слушай, а кофточку венгерскую дашь? К юбке!

- Правда, Натуся, - подхватила мама. - Зиночке так к лицу!

Пришлось отдать. Ах, как пригодилась бы сейчас итальянская юбка! В этой, ситцевой, совсем не то, хотя Зина, кипятясь, уверяла, что на море-то в самый раз. Может, и правда... Ну ничего, есть еще платье - широкое, длинное, с поясом. Год назад ездили на майские праздники в Ригу, и Натка купила, здраво рассудив, что рижская мода на следующий год до Москвы как раз и докатится.

Вечером она надела это самое платье, покрутилась перед трюмо - веером полетела вбок широченная юбка, - достала из чемодана туфельки - а уж думала, зря привезла, - и уселась за столик краситься. Улыбнувшись своему отражению, признала себя хорошенькой: чистый, без морщин лоб, пушистые волосы, темно-синие, в фиолетовое, глаза... Рот, правда, великоват, но сейчас, говорят, это модно. С зубами тоже ей повезло, недаром сокрушалась Зина:

- Эх, мне бы твои зубы...

У нее были мелкие, с интервалами.

- Это я виновата, - скорбно качала головой мама. - Надо было в детстве поставить коронки.

Натка подвела синим глаза - к полоскам на платье, - подмазала ресницы, коснулась перламутровой помадой губ. Кажется, все. Ах, еще духи французские, для особых, торжественных случаев, а сейчас как раз такой случай... Ну вот, теперь - все! Она встала и пошла, покачиваясь на каблучках, ужинать. От счастья или от каблучков у нее даже походка изменилась: стала легкой, кокетливой.