Грейс Металиус - Нет Адама в раю

Хаббард, единственной достопримечательностью которого была кожевенная мануфактура, удобно располагался всего в пятнадцати милях от Эймити.

Арман платил ренту за квартирку с кухонькой, которую снимала Диана. Когда бы Арман ни приезжал в Хаббард, Диана принималась петь "Мужчина, которого я люблю", в ту минуту, как только Арман появлялся в баре. Потом она подсаживалась к нему за столик и они вдвоем выпивали, пока Арман не говорил, что пора уходить. Пышные груди Дианы всегда жаждали его ласок и поцелуев, а белые ляжки раскидывались в стороны по его первому требованию.

Как только Арман испускал вздох удовлетворения, Диана вылезала из постели, начинала расчесывать волосы и говорила вслух:

- Ты был просто великолепен, дорогой.

Арман вставал, одевался, опрокидывал еще одну рюмку, чтобы унять горечь во рту, а Диана говорила:

- Пора мне возвращаться на работу, милый.

Пятнадцать минут спустя Арман уже ехал назад, в Эймити.

- Ты совсем спятил, Арман! - возмущался доктор Бенджамин Саутуорт. Ведь эта женщина - самая обыкновенная шлюха. Она переспала со всем Хаббардом, с половиной Эймити, да еще и со всем Тилтоном и Франклином впридачу.

- Я знаю, - терпеливо отвечал Арман.

- Так, какого дьявола ты тогда...

- Сядь лучше и выпей, - говорил Арман, откупоривая очередную бутылку. - Лучше этого не сыскать. Из Канады.

- Знаю, - усмехнулся доктор. - Я сам сегодня виделся с Пуго.

Пуго был мелким воришкой из Монреаля с мордочкой хорька, который снабжал спиртным всю северную часть штата Нью-Гэмпшир.

- Тем более, - говорил Арман. - Сядь и притихни.

- Не пытайся сбить меня с толку, Арман. Я говорил про эту Дикинсон.

- Оставь, - устало просил Арман. - Я только что вернулся из Хаббарда и совершенно не расположен вспоминать Диану.

- Осел ты, друг мой, - говорил доктор. - А вдруг Моника пронюхает?

Арман осушил стакан и долго сидел, глядя перед собой.

- Дорогой мой Бенджамин, - сказал он, наконец. - Расскажу-ка я тебе кое-что про себя и Монику. Про нашу совместную жизнь.

Чета Бержеронов вызывала у доктора Бенджамина Саутуорта любопытство еще со времени переезда в Эймити. Но, как и большинство уроженцев Новой Англии, доктор Саутуорт от природы отличался сдержанностью и не любил совать нос в чужие дела.

- Арман, - произнес он. - Прости меня. Я вовсе не собирался лезть к тебе в душу или поучать тебя. То, что ты делаешь - твое личное дело.

Арман расхохотался.

- Теперь ты говоришь, как один из этих чопорных стручков-англичан из Торонто. Они тоже никогда, ну совершенно никогда не лезут в душу. Нет, mon cher, ты вовсе не лезешь ко мне в душу. То, что я собираюсь тебе рассказать, сослужит тебе службу. Даже повысит твой авторитет в глазах коллег.

- Не надо, прошу тебя, Арман, - попросил смутившийся доктор.

- Нет уж, - возразил Арман. - Выслушай меня, а в один прекрасный день ты, быть может, напишешь умную статью для медицинского журнала. Моя жена и я... - Он приумолк, потом сказал: - Или лучше сказать - Моника и я? Не важно. Как бы то ни было, мы с ней не спим вместе.

- Что ты имеешь в виду, черт побери? - спросил доктор.

- Терпение, мой друг, - Арман предостерегающе приподнял ладонь. Терпение. Нет, мы иногда ложимся в одну и ту же постель. Ты ведь наверняка заметил, что у нас в доме нет раздельных спален, а в нашей общей спальне всего одна кровать. Но это вовсе не супружеское ложе.

- Арман, ты просто пьян.

- Возможно. Во всяком случае, я шел к этому весь день. Но ты послушай. Моника разработала совершенно уникальную систему. Может быть, ты замечал, что внизу, на первом этаже, она выгородила для себя уголок, который называет комнатой для вышивания? И ты видел, что там стоит кушетка? Так вот, в те ночи, когда я поднимаюсь наверх первым, Моника остается внизу в этой клетушке и спит на кушетке. Но это еще не все. В тех случаях, когда Моника ложится спать первой, а это бывает чаще всего, она залезает в постель со своей стороны и лежит недвижно, как бревно. Когда я тоже ложусь, она делает вид, что спит. Для нее это вопрос гордости.

Арман подлил себе виски.

- А я еще долого-долго лежу без сна.

- Арман, - мягко произнес доктор и сжал пальцами руку друга.

- О, я понимаю, о чем ты думаешь, - сказал Арман. - Ты, должно быть, недоумеваешь, как нам с Моникой удалось завести ребенка. Что ж, я тебе и это скажу. В нашу брачную ночь я изнасиловал ее - именно тогда она и забеременела. Это единcтвенный стоящий поступок, который я совершил за все время нашей с ней совместной жизни. Наоборот, я абсолютно уверен, что единственный добрый поступок Моники за это же время это рождение Анжелики. С тех пор я больше ни разу к Монике не прикасался.