Грейс Металиус - Нет Адама в раю

- Ты замечательно выступил, дорогой, - неизменно говорила Луиза Арчибальд каждый год своему супругу.

- Спасибо, милая, - отвечал Лоренс. - Ведь это и вправду их вдохновляет, да? Чуть-чуть лирики, чуть-чуть географии...

- Наверное, дорогой, - отвечала Луиза. - Хотя мне не приходилось встречать подлинных ценителей поэзии среди фабричных рабочих.

Недоверчивость Луизы удалось бы поколебать, случись ей познакомиться с Патриком Джозефом Нунаном. Патрик иммигрировал из Ирландии и тоже считал себя поэтом. Порой воскресными вечерами, уже достаточно нетвердо держась на ногах, он читал друзьям свои стихи:

"Если нос твой резко свисает вниз,

Если долго слишком он свисает вниз,

Значит, он какой-то такой ничей,

Не похож на птицу и на ручей.

И огромный мир, словно в камень врос.

До чего доводит проклятый нос."* **Перевод Фаины Гринберг**

Моника Монтамбо проработала на фабрике уже больше трех месяцев, когда впервые обнаружила, что рядом с ней есть люди, которые всерьез мечтают вырваться из краснокирпичной тюрьмы, как она сама окрестила "Северо-восточную мануфактуру". Хотя подавляющее большинство по-прежнему составляли канадские французы, за последние годы в Ливингстоне осело множество греков, поляков и ирландцев, которые уже вовсю трудились на принадлежащих компании фабриках.

Греки работали с одержимостью. Они зарабатывали деньги. На обед грек съедал краюху черного хлеба, вымоченного в оливковом масле. Он снимал самое дешевое жилье, которое только мог разыскать, причем жил неизменно в одиночку. Семья оставалась в Греции, пока он сколачивал состояние. С маниакальным упорством он откладывал деньги и в один прекрасный день Моника выяснила - зачем. Чтобы, вернувшись в "старую добрую Грецию", приобрести оливковую плантацию.

Один грек обяснил ей на ломаном английском:

- У меня будет собственная оливковая роща и все кругом будут считать меня миллионером.

Моника, которая редко, крайне редко, вступала с кем-либо в разговоры, после этого буквально извела расспросами веретенщика, трудившегося с ней по-соседству.

- Зефрин, - спросила она. - Что вы собираетесь делать после того, как закончите работать на фабрике?

Зефрин Болдюк посмотрел на нее как на сумасшедшую.

- Ты верно рехнулась, - сказал он. - С какой стати я должен заканчивать работать на фабрике?

- Я просто подумала, что вам, должно быть, хочется вернуться в Канаду, в свою родную деревню.

Зефрин расхохотался.

- Ты и впрямь спятила. Куда мне возвращаться? Эх, малышка, тебя испортила эта короткая рабочая неделя. Когда я нанялся сюда на работу, мы трудились по семьдесят пять часов в неделю, что мне казалось раем по сравнению с тем, как я вкалывал на ферме. И ведь ферма принадлежала вовсе не моему отцу, нет. Я работал на старого мерзавца по имени Гектор Лапуант, который гонял меня до седьмого пота, а платил всего двадцать пять центов в день. Правда, сукин сын еще кормил меня. Если можно назвать едой эти отбросы. И ты хочешь, чтобы я туда вернулся? Нет, такой жизни я бы и врагу не пожелал.

- Но я вовсе не имела в виду, что вы должны возвратиться именно так, - возразила Моника. - Я хотела сказать, что вы могли бы накопить денег и, вернувшись, купить себе собственную ферму.

- А как, по-твоему, я могу накопить денег, когда у меня на шее десять голодных детишек, да еще жена, которая требует себе новую шляпку всякий раз, как выбирается в лавку, а? Нет, девочка моя, никуда я отсюда не собираюсь. Более того, через месяц мне должны предоставить американское гражданство.

- Но ведь тогда вам уже не вырваться! - воскликнула Моника.

Зефрин расправил спутавшиеся волокна на одной из бобин и только потом повернулся к Монике.

- Откуда мне вырываться? - со вздохом спросил он.

- Да вот отсюда, - Моника обвела рукой бесконечные ряды прядильных станков. - От всего этого.

- Понятно, - ответил Зефрин. - Ты говоришь прямо как грек или один из этих чертовых поляков.

- Это вовсе не одно и то же, - обидчиво возразила Моника. - Они совсем разные.

Моника была права. Если греки только и мечтали о том, как вернуться в свою страну, то поляки довольствовались скудным обедом из ломтя хлеба и куска солонины, чтобы отложить деньги на покупку участка земли на окраине городка.

- Мне бы только крохотный надел, - говорил один из поляков. - Я разобью сад, заведу себе пару свиней и коровку. Потом настанет день, когда я смогу уволиться с фабрики. Я стану фермером и начну торговть свежими фруктами и овощами на базаре.