Аманда Плейтелл: Скандал

- Послушай, крошка, надеюсь, ты не рассчитываешь, что мы будем щеголять в одинаковых костюмах? - процедила Шарон. - Тем более, что и слепому видно, кому из нас он больше к лицу, - добавила она тоном, не терпящим возражений.

Затем, не дав ошеломленной сопернице и рта раскрыть, вручила опешившей кассирше свою кредитную карточку. И правильно сделала, поскольку Джорджина приобрела злосчастный костюм неделю назад, а сейчас лишь проверяла, правильно ли его подогнали.

- Стерва! Сука гребаная! - истошно завопила Шарон, осознав масштабы постигшей её катастрофы. Имя виновницы вычислить было несложно - Джорджина!

Более болезненного и чувствительного удара ей никогда прежде не наносили. В куцей до нелепости юбчонке Шарон выглядела жирной. Чудовищно жирной.

- Вся беда в том, Дуглас, что в моем кресле сидят сразу трое, кипятилась Джорджина. - Теперь я прекрасно понимаю, каково было бедняжке Диане - на меня давят со всех сторон, и я не собираюсь с этим мириться.

Холлоуэй знал, что увидит Джорджину рассвирепевшей, но не ожидал, что до такой степени. Ему оставалось только радоваться, что он догадался выбрать местом встречи "Руф Террейс", модный бар в районе Найтсбридж. В этом месте даже Джорджина не осмелится учинить ему скандал. С другой стороны, даже если это вдруг случится, здесь их никто не узнает.

Нельзя сказать, чтобы Дуглас Холлоуэй любил посещать этот бар. Слишком уж досаждали ему местные завсегдатаи - узколобые неандертальцы, которые потрясали здесь своими бумажниками. Из-за них "Террейс" приобрел печальную славу, и приличные люди старались его избегать.

Дуглас Холлоуэй предпочитал обстановку строгой роскоши, отмеченную печатью успеха. Но и из таких мест он особо выделял отель "Баркли"* (*отель категории "люкс" на Баркли-стрит), отстоявший от "Террейс" всего на несколько кварталов, но вместе с тем, отделенный от него целой галактикой. "Баркли" устраивал его не только пышностью обстановки, но и исключительно высокими ценами (то есть, недоступностью для многих), а также близостью к "Харви Николзу". Последнее означало, что во время его вечерних встреч в коктейль-баре, которые случались едва ли не ежедневно, Бекки могла совершать покупки в многочисленных магазинах, открытых до самой ночи.

Дугласу было приятно сознавать, что в эту самую минуту его любимая женщина, стараясь угодить ему, выбирала продукты для ужина: придирчиво оценивала качество суши, внимательно рассматривала грибы, доставленную невесть откуда свежую чернику.

За одним столом с ним сидела Джорджина - темный деловой костюм, на губах ярко-алая помада, в руке "Кровавая Мэри", двойная порция, с острыми пряностями. Холлоуэй с первых минут встречи заподозрил, что "Кровавая Мэри" Джорджина заказала исключительно для того, чтобы привлечь его внимание к своим губам. Что ж, губы и впрямь были того достойны. Дуглас и прежде не раз представлял, как целует её.

Он опаздывал уже на десять минут, и привычно обвел оценивающим взглядом остальных посетителей бара. Знакомых лиц он не увидел. Вот и прекрасно. Встречу эту важно было сохранить в тайне.

Многие считали Дугласа Холлоуэя человеком холодным и расчетливым, безразличным и даже жестоким. Будучи генеральным директором компании, он управлял газетами, входящими в группу "Трибьюн", железной рукой начальника концлагеря. Полезных людей он всячески поощрял. Слабаков безжалостно изгонял. Дивиденды "Трибьюн" росли из года в год, и акционеры на Дугласа молились. Юридически он был подотчетен Совету директоров, и подчинялся его председателю. Фактически же Дуглас был главным боссом, и все это знали.

Путь наверх его был тернист, и прокладывал его Дуглас путем бесконечных интриг, ухищрений и манипуляций. Манипулятором он был гениальным. Он прекрасно разбирался в людских слабостях и знал, кого и чем припугнуть. Эмоции других людей он умело использовал для борьбы с ними же, причем в последние годы делал это чисто машинально. Одного он не учел Джорджина отличалась редкостной наблюдательностью. За годы работы в "Трибьюн" она хорошо изучила свойственную Дугласу манеру воздействия на людей, и теперь сама пользовалась тем же приемом.

Завидной внешностью Дуглас Холлоуэй не славился. Высокий и худощавый, при ходьбе он не только мелко семенил, но и ступал, слегка скособочившись, словно нес тяжелый груз в одной руке. Красавчиком его могла бы назвать разве что родная мамаша. И тем не менее сам Дуглас не сомневался в собственной неотразимости, причем чувство это с годами в нем только крепло. Возможно, оттого, что во многом оно порождалось ощущением его почти безграничной власти. Вряд ли Дуглас хоть раз вспомнил за последние годы долговязого и нескладного юношу из канадской провинции, который и мечтать не смел о том, чтобы даже заговорить с девушкой, не то, что пригласить её куда-нибудь.