Доналд Робин - Слезы в раю

- Здесь все утопает в зелени, - сказала она в тихом восхищении. - Даже скалы и те зеленые.

- Да, на земле, пожалуй, не сыщешь другого такого уголка.

Она слегка наклонилась вперед, пытаясь рассмотреть за дикими скалами и громоздящимися каменными пиками, вонзающимися далеко в небо, буйную зелень равнин побережья и лагуну во всем многоцветье оттенков - от голубого до зеленого, переходящего в таинственный лифтовый там, где на воду ложилась тень от проплывавшего облака, вглядываясь в даль, прорезанную белой кромкой подводных скал, отделявших ее от безбрежного пространства Тихого океана. Чуть дальше тянулась цепочка более мелких островов, фиолетово-синих и манящих своей неизвестностью, словно обольстительное пение сирен.

У нее перехватило дыхание.

- Теперь я знаю, почему первые переселенцы из Европы думали, что они открыли рай, - прошептала она.

- Рай, который они грабили и разоряли, - резко сказал он. - Это продолжается даже теперь. Жители тихоокеанских островов хотят жить в мире, но другие государства привносят в их жизнь свои собственные мелочные конфликты, стараясь вовлечь местное население в свою мерзкую, грязную, отвратительную возню с ее абсолютно чуждой им философией и целями.

Она подняла на него глаза и поймала на себе его странный взгляд. Не успела она повернуться к нему спиной, как почувствовала внезапный удар в шею. Она подняла руку, но тут же бессильно опустила ее. Последнее, что она помнила, был ее пронзительный вопль - вопль бессилия перед предательством, брошенный в сгущающуюся перед глазами темноту.

Когда она очнулась, в голове стоял гул, во рту все пересохло, к горлу подступала тошнота, а сознание было словно подернуто какой-то пеленой. Она лежала на жесткой кровати, животом вниз. Когда спазм прошел, она тихонько произнесла:

- Мамочка!

Никто не ответил, хотя она чувствовала, что в комнате кто-то есть. Она чувствовала присутствие этого человека у себя за спиной, и, хотя в сознании у нее все путалось и она снова погружалась в сон, она успела понять, что здесь нет ее матери и некому успокоить ее боль, как это было всегда, все эти годы.

Когда она снова проснулась, в комнате было темно. На сей раз она сумела кое-как вспомнить, что же все-таки произошло. Губы запеклись, как будто она не пила целую вечность, боль в голове перешла в тупую пульсацию, а тошнота исчезла. Во всем теле она чувствовала пустоту и слабость, словно ее выпотрошили как ватную куклу.

Она лежала с закрытыми глазами, но стоило ей открыть их, как то ужасное, что с ней произошло, вставало перед ней во всей своей страшной реальности. Она лежала неподвижно, не в силах пошевелиться, прислушиваясь к долетавшим до нее звукам. Судя по ласковому журчанию, где-то неподалеку бежал маленький ручей. Вот тонко и протяжно закричала голубка. Постепенно она отчетливо расслышала чье-то тихо свистящее дыхание.

Она почувствовала, как страшная, дикая паника сдавила ей горло своими когтистыми лапами. Она вспомнила весь заранее продуманный им сценарий. А что, если я украду вас и отвезу в любовное гнездышко высоко в горах, вспомнила она его слова, и там сделаю все, что захочу...

Неужели именно так все и произошло? Ее разум отказывался верить в это чудовищное предположение. У нее просто в голове не укладывалось, как он мог пойти на такие крайности, чтобы похитить такую обыкновенную девушку, как она, Кэндис Хьюм. И к тому же сделал это не тогда, когда знал почти наверняка, что, окажись он настойчивей, он затащил бы ее в постель, несмотря на все ее яростные протесты!

Она дышала тяжело и прерывисто. "Думай!" - повторяла она как заклинание. Почему он мог усмотреть в ней угрозу для себя?

- Кэндис, - услышала она его голос. Она оцепенела от ужаса и неожиданности. - Я знаю, что вы не спите.

Она медленно подняла тяжелые веки. Ее разум бунтовал, отказываются принять то, что с ней произошло, как будто от этого жестокая реальность случившегося могла превратиться в нечто несуществующее, происходящее вовсе не с ней.

Яркий свет ослепил ее, болезненно ударив в голову. Закусив губу, она еле смогла сдержать стон и снова закрыла глаза.

Но он был беспощаден.

- Давайте просыпайтесь.

Повинуясь его железной воле и вся сморщившись от боли, она открыла глаза.

- Подонок, - прошептали ее дрожащие губы.

- Мне очень жаль, - сказал он почти безразличным тоном. - Я понимаю, что вам сейчас очень плохо, но это скоро пройдет.

Он был все в тех же брюках и рубашке, что и накануне, когда забирал ее из гостиницы. Она же лежала под тонким покрывалом совершенно голая. Она медленно покрылась липким холодным потом. Дрожа всем телом, она судорожно проглотила слюну и глухо спросила: