Мэри Пирс - Горький ветер

Из Фрикура батальон отправился в деревню Маметц, которая теперь была просто грудой булыжника. Среди развалин стояла колонна автомобилей медсанчасти, и вокруг нее толпились сотни раненых британцев, ожидающих помощи у санитарных постов. Они выглядели бодро и говорили, что день выдался неплохим.

— Мы там расчистили вам дорогу. Вам теперь ничего не нужно делать, только пройтись с метлой.

— Джери удирают что есть мочи.

— Базентин уже в наших руках…

— Лес Маметц в наших руках.

Но один из раненых, с перевязанной головой, который курил папиросу, цинично усмехнулся:

— В мертвых руках в основном, сами увидите.

Оставив Маметц, батальон спустился по разбитой дороге и влился в долину. Справа от них поднимались оборонительные сооружения. По левую руку долина наклонно уходила к самому лесу Маметц. Грохот от разрывов стоял такой, что его почти невозможно было перенести. На всем открытом пространстве британские полевые орудия вели непрекращающийся огонь, а по ту сторону рвов стояли французские семидесятипятидюймовые пушки. Грохот не смолкал ни на минуту, потому что чуть поодаль вела обстрел британская тяжелая артиллерия.

Вся дорога была усеяна мертвыми. Майкл старался не смотреть на них вблизи. Ему казалось, что тел, одетых в защитное, было намного больше, чем в полевой серой форме, а количество ходячих раненых возросло до нескончаемого потока. Люди в молчании брели мимо, словно находились в полном безразличии ко всему происходящему, скорее, тени людей с запавшими глазами, такими же, как и у немцев. Оставшиеся силы они берегли только для того, чтобы кое-как тащиться по дороге.

— Вы откуда? — спросил Минчин у одной проходящей группы.

— Манчестер, — был короткий ответ.

— А вы откуда? — спросил он других.

— Южный Стаффорд — то, что от нас осталось, — огрызнулся человек.

Повсюду в долине лежали трупы лошадей, головы запрокинуты назад, ноги вскинуты вверх. Некоторые лошади были грузовыми, и их разбитые повозки валялись рядом. Но другие были кавалерийскими, под седлами и с блестящими стременами. Их всадники лежали Бог знает где.

Теперь вдоль дороги проходили раненые солдаты из Индийского полка. Одни вели в поводу своих перепуганных лошадей, другие, словно неживые, болтались в седлах. Один пожилой сикх стоял на коленях перед своей умирающей лошадью, и слезы текли по его бородатому лицу. Губы его двигались, как в молитве, а руками он делал какие-то знаки. Он вытащил из седельной сумки револьвер и выстрелил лошади в голову. Он смотрел на нее, пока она не перестала дергаться, затем навел пистолет на себя и упал на тело коня.

— О Господи! — сказал солдат своему приятелю. — Ты видел?

— Никто ничего не видел! — закричал сержант, который должен был сохранить строй в колонне. — Сомкнитесь там, первое отделение! Равняйтесь по левым!

Люди шли по долине мимо двух пожарищ от бомбежки, под небом, визжащим и грохочущим от пролетающих снарядов.

Логан подошел к Майклу и зашагал рядом. Он разговаривал с офицером из полка Южного Стаффорда.

— Говорит, он здесь с самого начала наступления. Все две недели на передовой. Ничего странного, что они выглядят, как развалины, верно?

— Как, он сказал, называется это место?

— Кажется, они зовут его Долиной счастья.

Они вышли на открытое место среди полей табака, турнепса и пшеницы, прибитой к земле. Было уже семь вечера, и батальон окапывался для ночевки ближе к лесу, который из-за своей формы был известен как роща Утюг. Вражеские снаряды падали все время. Восемь человек было убито до того, как они успели выкопать траншеи. Другие шестеро были серьезно ранены.

Никто не спал. Обстрел был слишком близко. К тому же стало очень холодно, и люди, которые оставили свои шинели в Морланкуре, лежали, тесно прижавшись друг к другу, пытаясь согреться. Рассвет принес небольшое облегчение, привезли завтрак или что-то вроде того, со сладким чаем и глотком рома.

Батальон влился в бригаду, и они двинулись на восток, окутанные толстой пеленой тумана, прямо в зону боев. Вся земля была изрыта и искорежена, завалена осколками снарядов и мертвыми телами. Там также было много раненых, пролежавших всю ночь, и пленных, которые выходили с поднятыми руками, когда мимо них маршем проходили колонны. Один или двое солдат, которые еще не совсем ожесточились, вышли из шеренги, протягивая раненым фляжки с водой. Но их тут же вернули в строй бдительные офицеры.

— Оставьте их для себя, когда вас самих потащат на носилках!