Ольга Сакредова - Терем желаний

Валера был потрясен. Он надеялся, что Машина исповедь подскажет дальнейшее поведение, но оказался в тупике запутанного лабиринта. Сколько вопросов роилось в голове! Эта тихая, милая, привлекательная Маша - какую бурю она таила в себе!

Валера пристально разглядывал девушку, словно видел ее впервые, а она безотрывно смотрела в окно, только глаза выдавали внутреннюю борьбу. С кем она борется? И кто победит?

Летние сумерки медленно вползли в комнату, солнце незаметно скрылось за горизонтом, за окном громко щебетали воробьи, устраиваясь на ночлег.

- Маша, ты спишь? - тихо позвал Валера. Руки затекли, и он раскинул их в стороны.

Маша отрицательно покачала головой и впервые за долгое время разговора перевернулась на спину, поправила на груди плед и положила голову на подушку. И расслабилась. И облегченно вздохнула.

Валера повернулся к Маше и улыбнулся. Такой он хотел ее видеть спокойной, умиротворенной.

- Что мы теперь будем делать?

Вопрос прозвучал глупо, но та Маша, которую он узнал, настораживала и лишала инициативы. Единственное, что придумал Валера за время долгого молчания, - дать Маше право окончательного решения во всем. Неугомонный, настойчивый, энергичный Валера отвел себе вторую роль, где не властвуют, а принимают разрешение и пользуются им в отведенных пределах. Он отдавал себе отчет, сколь маловыполнима его задача. Два поколения воспитывали его в духе превосходства и главенства над женщиной. Но Маша - особая, с ней нельзя выказывать свои требования и проявлять власть, и нужно смириться с этим, хотя бы на время.

- Теперь мы поедем домой, - ответила Маша после раздумья и открыла глаза. - Уже темнеет.

- Домой? - Он не ожидал такого прозаичного решения, возвращение совсем не входило в его планы. - Еще нет девяти часов, Маша. Куда ты спешишь?

- Нам далеко ехать, Валера, - вяло уговаривала она. Ей самой не хотелось уезжать сейчас. - И ты голоден, чашка кофе на обед - и все.

Между ними еще витала прежняя жизнь Маши, оба стремились к непосредственности, и оба не решались на первый шаг.

- Я голоден, - Валера перевел взгляд на ее губы, - но есть не хочу.

Она плавно отвернула голову, и Валера заметил робкую улыбку, похожую на утреннее солнце. Он осмелел. Придвинувшись к Маше, чтобы не осталось сомнений, о каком голоде он говорит, Валера пальцами взял ее за подбородок и повернул к себе. Короткая выдержка-проверка, и его губы коснулись Машиного лица.

- Маш, не торопись... - Кого он уговаривает: ее или себя? - Давай побудем еще немного... - Он прерывал каждое слово поцелуем и теснее прижимался к девушке. - Ты хочешь есть, а здесь нет повара и неуютно. Я все исправлю... Машенька...

Он достиг ее губ, но Маша избежала поцелуя.

- Закроешь одно окошко с желанием иметь кухарку? - хихикнула Маша и встрепенулась. - Ох, извини, я обещала не вспоминать о запретном.

- А желать его ты не обещала? - Валера пальцем обвел контур припухших губ цвета спелой вишни, провел по подбородку, шее, задержался на ямочке у ее основания и переключил внимание на руки. - А окошко я давно закрыл и все хочу открыть его, хоть чуть-чуть.

Он вложил в обаятельную улыбку долю лукавства. Маша неожиданно рассмеялась: Валерино "чуть-чуть" говорило о многом, и не только шутя. Что ж, она ему должна за доброту и терпимость и отблагодарит так, как хочет он.

- Кажется, ты уже открыл окно настежь. - Маша махнула рукой в сторону окна со старенькими вышитыми занавесками. - И мне здесь нравится без кухарки.

- Я знал, что твоя мама воспитала чудесную дочку, которая не позволит чужой женщине хозяйничать на кухне, - ответил Валера. Но ему стало не до шуток, когда он накрыл ртом ее сочные губы.

Маша еще держалась неуверенно, что сильнее распаляло Валеру. Он надеялся, что понимает ее сомнения, и упрямо твердил, что выполнит данное обещание и отдаст инициативу Маше. Но как долго он продержится? И какая она желанная!

- Машенька... - Он целовал ее плечи, миллиметр за миллиметром оттягивая край пледа с ее груди. - Маш, я буду осторожен. Я не причиню тебе боли... Его пальцы дрожали и едва касались тонкой кожи.

Маша взяла его ладонь и положила на свою грудь, отбросив плед к ногам.

- Я буду нежен, - благодарно шептал Валера. Он терся губами о розовый сосок, освобождая для ласк другую грудь. - Ты не будешь плакать из-за меня, родная. Верь мне, радость моя...

Господи! Только за такие слова можно отдать все: и тело, и душу, и жизнь!

***

Выехав на шоссе, Валера увеличил скорость и взглянул на Машу. Притихшая, отрешенная, она смотрела сквозь стекло, щурясь от света фар встречных машин. Казалось, молчание не тяготило ее, а Валере хотелось, чтобы она говорила о чем угодно, как обычно заполняя дорожную скуку их поездок.