Жюль Ромэн - Парижский Эрос

Последнее «не сегодня» переходит в легкий грудной свист, и она задыхается.

А удрученный Саммеко думает, что присутствует при борьбе «совершенно светской» женщины с непомерно яркими образами чести и добродетели.

Бюдисен только что вышел, надев котелок и держа зонтик перед собою. Жерфаньон подождал с минуту. Затем порылся в боковом кармане и достал небольшую фотографическую карточку. Взглянул на нее, встал и положил ее на стол перед Жалэзом.

— Посмотри.

Жалэз взял карточку, посмотрел.

Это был портрет девочки или очень юной девушки, замечательно красивой, с благородными и правильными чертами, спокойным выражением лица, с пышными волосами. Портрет был поясной. Одета она была не старомодно, но и не по последней моде.

— Ну? — сказал Жалэз. — Кто же это?

Жерфаньон скроил смешную гримасу.

— Значит… это не то?… А я-то думал…

Он взял обратно карточку.

— Ты что думал?… Дай-ка сюда.

Жалэз опять стал разглядывать портрет.

— Да… Я понимаю, что ты думал… Где ты раздобыл этот снимок?

— Скажи мне сперва, есть ли сходство.

— Сходство… это не то слово. Сходство — это, по-моему, такая волнующая вещь… почти трагическая. Скажем, что в этом снимке есть намек… очень… настойчивый, не отрицаю. Чем больше я смотрю, тем сильнее он меня трогает. Я даже готов признать, что из всех изображений, не ее изображающих, это самое сходное.

— Так что оно не слишком неудачно? У тебя есть ее портрет?

— Нет… Но скажи, откуда у тебя этот снимок?

— Из одного ларька на набережной.

— Ты случайно на него набрел?

— Не знаю… да… смутно я этой мыслью руководился. С тех пор как ты мне рассказал свою повесть, мне довольно часто приходит в голову на улице, когда я вижу девушку: «Не она ли это?» Иногда я принимаю в расчет протекшие годы, иногда не принимаю. У этого букиниста была куча фотографий; большинство поблекло; потусторонние существа. Впрочем, впечатление очень сильное. Это понравилось бы тебе. Некоторые гораздо новее. Среди них и эта. Ты видишь, во всяком случае, что я тебя слушал внимательно, когда ты мне описывал свою маленькую Элен.

— Да. Это поистине свидетельство дружбы.

— Я не решаюсь тебе подарить ее, потому что это все-таки не она. Но если ты не возражаешь, мы могли бы где-нибудь повесить этот снимок на стене учебной комнаты. Для нас это будет Элен или, вернее, образ Элен, оттого что образ — это не только портрет, но и знак, символ. И к тому же ты с нею к символическому языку привык.

— Наша учебная комната приобретет довольно сентиментальный вид.

— А нам-то что за дело? Тебе бы это могло быть неприятно, в конце концов, будь это действительно она. Но то, что перед нами не подлинник, является достаточной вуалью, метафизически плотной. Если нас будут спрашивать, мы сможем рассказывать что угодно. В случае надобности я скажу, что это моя сестра, чтобы иметь право рассердиться, если кто-нибудь начнет шутить.

— Тогда окажется, что я был влюблен в твою сестру.

— Да. И это очаровательно. Это будет меня утешать в том, что у меня нет сестры… Где, по-твоему, повесить карточку? Слева от двери? А?… Вот. Согласись, что у нее красивые волосы. Выражение глаз, пожалуй, не совсем то… Как ты думаешь? Судя по твоему описанию, взгляд у нее был богаче этого, зрелее, проницательнее. Проницательнее в невинном смысле; мы понимаем друг друга. Словом, покамест можно этим удовольствоваться.

— Как это покамест?

Жерфаиьон немного поколебался; затем сказал так, что нельзя было угадать, в какой мере он шутит:

— Покамест ты не найдешь Элен, потому что в этом я уверен: ты ее найдешь.

— Ты говоришь серьезно?

— Отчего же не серьезно? У меня нет ощущения бездны, как у тебя; скорее ощущение: «ничто не теряется». Все звезды Фалеса еще находятся в небе.

— Ты думаешь?

— Конечно.

— А прахом Цезаря, по словам Шекспира, затыкают, быть может, отверстие бочонка.

Жерфаньон тем временем одевался.

— Ты не идешь в Сорбонну?

— Мне там делать нечего. Но я провожу тебя в ту сторону, если хочешь.

Расставшись с Жерфаньоном перед статуей Гюго, Жалэз вышел на улицу Сен-Жак по коридорам, где на стенах представлены в желтых и синих тональностях старинные города, и без всякой цели пошел по направлению к Сене.

Мягкий, облачный, зимний день. Не пройдет и часа, как стемнеет. Равномерная облачность и уличная атмосфера служат одна продолжением другой, сливаясь и проникая друг в друга. Повсюду одно и то же интимное освещение, серо-желтое, серо-розовое. То, что немного поодаль, занавешено дымкой, не имеющей никакой толщины и заметной только по этой бахромчатости, по мягкости, какую она привносит.