- Как же ты собиралась его ставить?
- Так, - пожимает она плечами, - стамеской бы отверстие расковыряла и как-нибудь впихнула...
- Ох, беда с вами, Лопухина! Надо же было вначале его разобрать, вынуть сердцевину. Остальная часть накладывается поверх и прикручивается.
Руки его, не переставая двигаться, разбирают замок, устанавливают. Он лишь немного поработал стамеской, никак не используя электродрель.
- Кесарю кесарево, а слесарю - слесарево, - говорит он, заканчивая работу и стоит в коридоре, пока Евгения сметает в совок стружки.
Но как только они закрывают дверь, как Аристов хватает её за руку и рывком подтаскивает к себе.
- Быстро, глядя мне в глаза, отвечай: чем ты так разозлила Сергея, что он хрипит от ярости?
- Ничем особенным, - пожимает плечами Евгения. - Просто один мой знакомый отобрал у него пистолет.
- Табельное оружие.
- Ну, и со своим знакомым попинал его маленько.
- Господи, и ты ему об этом сказала?
- Конечно. Пусть не думает, что за Машу некому отомстить.
- Так, а пистолет где?
- У меня, - с заминкой произносит она. - В стенке, среди книг.
- Неси сюда!
- Толя...
- Я сказал, неси!
Он забирает у неё из рук пистолет и прячет его во внутренний карман куртки.
- Аристов, - Евгения приваливается к стене и закрывает глаза, - я забыла поблагодарить тебя за то, что ты поставил замок.
Они сидят на кухне по обе стороны от стола. Агрессивность Толяна сошла на "нет", и он грустно посматривает на неё.
- А я-то думал, - вздыхает он, - как тебе удалось так быстро измениться? Раз, и другой человек. Впечатление оказалось обманчивым: ты так же наивна, как и была. Только шуметь стала больше. И торопиться.
- Я так долго спала, что теперь поневоле приходится торопиться.
- Но в этой спешке ты, согласись, кое-что упускаешь, делаешь поспешные выводы. Помнишь, твой тезис: Сергей Зубенко убил свою жену. Ошибочка вышла!
- Кто это тебе сказал?
- Имею информацию. После твоего категорического утверждения я, как говорится, держал руку на пульсе. Вывод следствия однозначен: жена Зубенко покончила жизнь самоубийством! Версия убийства не подтвердилась.
- Я бы и сама так подумала, если бы не далее, как сегодня Зубенко потешался надо мной, что никто ничего не докажет!
- Что ты сказала?
- То, что слышал!
- Он с тобой сегодня говорил о таких вещах?
- Считал меня этакой безобидной овечкой.
- Лопухина, уж не вздумала ли ты ему угрожать?
- А ты хотел, чтобы я сидела в загоне и блеяла?
Аристов вскакивает с табуретки и начинает, насколько позволяют несчастные девять метров метаться по её кухне.
- Пойми, Зубенко опасен! Он может долго выжидать, и ударить, когда ты не ждёшь!
- А чего ты разволновался? Если я всё придумала, какая это для меня опасность? Ты же не поверил!
- Слишком дико твоё обвинение прозвучало! В газете и вправду о таком пишут, но всегда кажется, что тебя-то уж оно никогда не коснётся... Боюсь, что он потому и позвонил, что не знал: помнишь ли ты его прежние откровения? А раз не стал отрицать, значит, он тебя уже приговорил!
- Руки коротки! А вообще-то не он мне звонил, я ему звонила!
Аристов непритворно стонет.
- Женька! Кому ты объявила войну? У него в корешах половина ментов города!
- И что мне теперь делать? Попросить у него прощения? Мол, извини, что плохо о тебе подумала?
- Женя! Не строй из себя Рэмбо. Поверь, я знаю жизнь немного лучше и мне виднее. Погоди. Поживи пока у мамы, я что-нибудь придумаю.
- Аристов, не вмешивайся! И не надо ничего придумывать. Если, не дай Бог, с тобой что-нибудь случится, я себе этого вовек не прощу!
- Спасибо за заботу. Ты, стало быть, сильнее меня, не боишься сразиться с самим Зубенко. А я, пока суд да дело, отсижусь за твоей спиной?
- А почему ты должен ради меня собой рисковать? Я тебе - никто!
Толян идёт к выходу и лишь у самой двери спрашивает, не оборачиваясь:
- А я тебе - кто?!
Глава двадцать пятая
- Что, доченька, трудно тебе? - мать присаживается рядом и обнимает Евгению.
Ей непривычна ласка Веры Александровны. Раньше она не баловала дочь нежностью. С годами мать стала сентиментальной - теперь всё чаще звучат в голосе бывшего "железного завуча" нотки нежности. Хорошо, бабушка внучку без оглядки голубила.
- Имеешь в виду Никиту? - на всякий случай уточняет Евгения; что поделаешь, и к материнской ласке можно привыкать в тридцать шесть лет.
- Имею в виду тебя. Грустная ходишь, вздыхаешь. Кураж потеряла. Безответная любовь? Кто же он, этот негодник? Случайно, я его не знаю?
Читать дальше