Александра Грэй - Десять мужчин

— Феликс мертв. Вчера вечером он застрелился.

В комнате повисло гробовое молчание.

Я ушла с занятий, не в силах терпеть игру студентов, и весь обратный путь проделала пешком, благодаря судьбу, что не одна в Нью-Йорке, что Эринула «протирает задницей» мой диван, читает и курит. Сейчас я была благодарна даже за ее вечные шпильки в мой адрес.

— Слушай-ка, что пишет Фрейд, — сказала она, когда я открыла дверь. — «Лечение психоанализом»… те-те-те… «заключается в освобождении личности человека от его неврозов, комплексов и аномалий характера». Освобождение, куколка! Своим актерством ты этого не добьешься, уж поверь мне.

Я слишком устала для споров, в которых она к тому же всегда была права, и потому молча прошла на кухню, за утешением. Открыла холодильник (с каждым днем сходство с греческой продуктовой лавкой увеличивалось) и сказала, не оборачиваясь:

— Феликс застрелился.

— Хм. Лично я не удивлена, пусть это и неприятно говорить. Симптомы-то были налицо, верно? Оу-у-у, пока мы тут о границах рассуждали, он уже последнюю перешел. Как он это сделал?

Я сочла ее профессиональный (хотелось надеяться) интерес гнусным. Хоть бы каплю сочувствия проявила.

— Ну? Как он это сделал? Только не говори, что не знаешь.

Эринула оторвалась от своей книги и с очередной сигаретой встала рядом со мной. Я протиснулась мимо, ушла в спальню, не пожелав ей спокойной ночи, и легла в постель, удивляясь своему злорадному удовольствию от того, что лишила Эринулу желанных подробностей.

Мать нашла Феликса на кровати. Он разнес себе голову выстрелом в рот.

Я свернулась калачиком, залезла под одеяло с головой. Я плакала. Если бы я захотела стать для него настоящим другом, быть может, Феликс не покончил бы с собой. Вопреки здравому смыслу, я чувствовала свою вину в его смерти и всю ночь напролет провела без сна, думая о том, что могла бы сделать, чтобы его спасти.

— Предпочитаете стариков? — ровным тоном поинтересовался Режиссер, когда я появилась на съемочной площадке за ручку с Винченцо.

После смерти Феликса и заметного охлаждения дружбы с Эринулой я проводила все больше времени с мастером кинематографии. Разговаривали мы на французском, решая тем самым проблему плохого английского Винченцо и моего плохого итальянского, и конечно, чаще всего о кино. Общение с Винченцо было и познавательным, и живым; я никогда не думала о нем как о старике, о чем и сказала Режиссеру.

— Но ему шестьдесят три, — возразил Режиссер.

— А он сказал — пятьдесят три… — Я вспыхнула от стыда, что меня так легко провели.

— Даже если бы он не соврал, пятьдесят три — тоже не молодость. Вы что, ищете в мужчинах замену отцу?

— Не знаю. В любом случае не нашла.

— Почему вы не встречаетесь с ровесниками?

— Зачем? Чему от них научишься?

— Как быть собой.

Понимание Режиссером женской природы граничило со сверхъестественным. Фильмы он снимал в основном о нас и на мой вопрос почему ответил просто: «Среди моих лучших друзей есть женщины». Вокруг него и впрямь всегда были избранницы, из этого ранга и пошла на повышение мисс Мэннерс, получив звание супруги, принесшее ей лишь череду главных ролей да пагубную несдержанность — печальный итог для музы, вдохновившей мастера на брак с ней.

Если я размышляла над тем, кого действительно любит Режиссер, то он с удовольствием рассказывал мне, с кем я должна встречаться.

— Вы слишком много времени провели с мужчинами, которые находятся в опасном возрасте кризиса середины жизни, — говорил он и предлагал на выбор блистательные кандидатуры. Каждого из рекомендуемых он знал лично и мог мне представить.

Я не сразу догадалась, что его интересовала скорее моя реакция на эти предложения, нежели желание увидеть меня миссис Хью Грант (его идея, не моя), миссис Виго Мортенсен, а еще лучше — миссис Джонни Депп. Мне было всего двадцать шесть, и потому сама мысль о ком-нибудь из этих мужчин рядом со мной убеждала в правоте Режиссера. А вместе с внутренней готовностью к встрече с мужчиной, еще не достигшим кризиса сорока пяти, появился и идеальный вариант.

Я и минуты не просидела в кружке студентов, когда ощутила чей-то взгляд и, подняв голову, увидела новенького в нашем классе. Парень был высок, тонок, с глазами Марлона Брандо и небрежно зачесанными назад темными волосами. Мой ровесник, прикинула я, если не моложе. На занятии он появился в джинсах, белой футболке и черных ботинках — с 50-х годов классический наряд актеров, исповедующих Метод. Я в жизни не встречала никого красивее. Стоило ему открыть рот, и весь класс был очарован — не только его красотой, но и поразительной открытостью. Он улыбался, рассказывая преподавателю, что работал в театрах по всей Америке, и с очевидной гордостью сообщил, что родом из Калифорнии.