Сьюзен Льюис - Одержимость

— Ладно, кончай давай. А чего, интересно, ты ожидала? Что он бухнется к твоим ногам и объявит о вечной любви?

— Ну по крайней мере…

— Не слишком ли высоко взлетела? — засмеялась Пола. — Он самый известный кинорежиссер, Кори. Женщины гоняются за ним по всему миру.

— Знаю, я для него ничто. Но он разбил мое сердце, я ни на кого другого больше не посмотрю. Слушай, может, мне написать ему и извиниться за свое поведение?

— Не стоит.

— Пожалуй, ты права. Он и читать не будет. Ох, ну зачем небеса наградили меня вкусом к таким мужчинам? Знаешь, когда я умру, выбей на моей могиле эпитафию: «Здесь лежит Кори Браун, старая дева этого прихода, Бог наградил ее вкусом к мужчинам, которые ей не по зубам».

— Заткнись, Кори. Может, он самый настоящий ублюдок. Расскажи-ка лучше о Люке. Ты выяснила что-нибудь у Радклифа?

— Да. Люк не знает Бобби Мак-Ивера, это просто плод моего воображения.

— Точно?

— Да. Вернее, я так не думаю, но сейчас просто ни о чем больше думать не могу, кроме как о Кристосе Беннати.

— Перестань ныть. А Люк знает, что ты ходила к Радклифу?

— Да, мы говорили об этом до прихода Кристоса. Сперва он был в ярости, как сам признался, а потом объяснил почему… О Пола, не трогай меня. Я настолько взвинчена, что просто хочу сейчас забыть о Люке Фитцпатрике.

Скорее сладострастно изводить себя воспоминаниями о неудачном вечере с Кристосом Беннати, чем Кори и занялась. И потом: если инспектор Радклиф удовлетворен беседой с Люком, почему бы ей сомневаться? Люк иногда, конечно, кажется странным, но ее собственное воображение куда богаче. Приняла же она краску за кровь и напугалась до смерти. Люк верно подметил — первое же столкновение с убийством довело ее до одержимости. Пора кончать строить из себя детектива-любителя.

Филипп Дэнби стоял на крыльце маленького домика с террасой в Твикенхэме. Он дважды позвонил, никто не ответил. Но он не сомневался, что она дома, просто не хочет его впускать.

Его красивое лицо казалось бледным и измученным. Он оглядел окрестности, зеленую аллею. Опускался вечер, кто-то стриг лужайку, кто-то мыл машину. В саду неподалеку играли мальчишки, гоняли мяч и ругались, как ирландские землекопы.

Филипп снова повернулся к двери. Он должен уйти и оставить ее в покое. Она так хочет. От этой мысли у него разрывалось сердце.

Он шагнул прочь по дорожке сада, открыл калитку и полез в карман за ключами. И, уже собираясь сесть в машину, Филипп в последний раз оглянулся, и сердце его сжалось. В дверях стояла Пэм.

Они долго смотрели друг на друга, наконец она отступила назад, оставив дверь широко открытой. Филипп почувствовал такое облегчение, что от внезапной слабости не мог сделать ни шагу. Она разрешает ему войти. Она ждала его, ждет… Нет, не надо торопиться с выводами.

Он снова зашагал по дорожке, неотрывно глядя ей в глаза. Как она постарела за последние три дня! А усталость в ее глазах — не столько усталость, сколько мука.

— Я думала — ты не придешь.

— Я должен был. Я должен знать… — Он отвел глаза. — Хочешь, чтобы я ушел?

— Нет. Я хотела, чтобы ты пришел. Просто ты появился раньше, мне нужно было время подумать. Ты же понимаешь.

— Конечно.

— Поэтому меня не было на работе. Но я рада, что ты здесь. — Она закрыла за ним дверь, прошла в гостиную. Филипп шел следом. Как сильно он любит этот маленький безалаберный домик и его хозяйку! Но сейчас ему было неловко, он двигался словно чужой, осторожно и скованно, затем остановился посреди комнаты.

Пэм принесла ему выпить, Филипп заглянул в глубокие карие глаза, как бы подтверждая свою любовь и готовность понять, если их отношения станут теперь другими.

— Все в порядке, — почти прошептала она. — Я знаю, ты этого не делал.

На миг лицо Филиппа вытянулось, потом вдруг у него перехватило дыхание.

— О Боже, — пробормотал он, — если бы ты только знала, что это значит для меня.

— Иди сюда, — Пэм, протянув руки, привлекла его к себе.

Они словно окаменели в этом бесконечном объятии, у обоих текли слезы по щекам. Наконец он снова заглянул ей в глаза и ощутил безграничную любовь к этой маленькой хрупкой женщине с огромным сердцем, в этот миг Пэм стала ему еще дороже.

Она улыбнулась, взяла Филиппа за руку и повела к дивану у открытого окна.

— Что ты решил делать? — спросила Пэм.

Он покачал головой:

— Я знаю, мне надо пойти в полицию и все рассказать… Я собирался, но… из-за Аннализы и Кори. Так ужасно, я не могу заставить их страдать. Пэм, пожалуйста, попытайся понять.