Наследник раджи

Известия, присланные раджой, и прибытие м-с Листер и ее спутников пробудили надежду в жителях Гумилькунда, куда мы теперь вернемся. Раджа не покинул их. Весть о его чудесном спасении еще более утвердила народ в убеждении, что ему помогают сами боги.

Когда носильщики внесли м-с Листер на прохладный мраморный двор дворца и она увидала себя окруженной соотечественниками, бедная женщина закрыла лицо руками и заплакала. Она снова видела перед собой своего ребенка нескольких месяцев от роду, убитого на руках отца, старавшегося защитить его собственным телом; она видела и себя нагнувшейся над телом умирающего мужа, который шептал, испуская дух: «Постарайся жить для наших детей в Англии».

Она живет, но такая жизнь ужаснее смерти. Окружающие понимали ее, так как сами пережили много, и терпеливо ждали, пока м-с Листер поднимет голову. Тогда ее засыпали вопросами, на которые она не могла ответить.

— Грэс! Кит! Я не знаю, что с ними. Нас спас индусский принц. Вы говорите, что его фамилия Грегори? Я знала англичанина с такой фамилией. Если б знать…

Между тем почту уже начали доставлять, и один из гумилькундских посланных дошел до Меерута. Трикси увидела его, и ей показалось, что она узнает в нем факира, принесшего первое письмо от раджи. Она побежала с этой вестью к своей палатке и едва успела войти, как туда же вбежал Ясин-Хан:

— Письмо! Письмо! Мисс Грэс спасена!

Генерал чистил свое оружие, много послужившее за последнее время.

— Молчи, дурак! Или ты хочешь убить госпожу? Давай письмо!

— Нет, дайте мне. Оставьте меня, дети. Я не упаду в обморок. Что сказал Ясин? Она спасена?

Ее дрожащие пальцы не повиновались, она никак не могла распечатать письмо. Трикси пришла к матери на помощь и прочла, что писал Том.

Когда она смолкла, на минуту водворилось глубокое молчание. Затем все заговорили сразу. Молодые девушки теснились вокруг отца.

— Папа, поедем в Гумилькунд! Разве это невозможно?

Генерал искал глазами жену, которая уже готовила с помощью Ясин-Хана чемодан.

— Вильфрид, мне необходимо ехать. Я нужна ей.

— Ты нужна всем нам.

— Да, но ей нужнее всего. Где же Субдул? Я могу переодеться так же, как Берти.

— Это нелепо! — воскликнул генерал хриплым голосом. — Уж если кому ехать, так мне!

— Нет, Вильфрид, твое место здесь, с прочими дочерьми. Грэс спасена, но я нужна ей. Том не написал бы, если бы это не была правда. Я сойду с ума, если ты станешь меня удерживать.

Генерал очень серьезно посмотрел на жену:

— Обещай мне, что не будешь рисковать, и я посмотрю, что можно сделать.

— Благодарю тебя, друг мой, — отвечала она покорно. — Обещаю тебе, но медлить нельзя.

Стоял октябрь, и сильная жара уже миновала. События также шли своим чередом.

В Лукно, куда еще м-р Кемпбель не успел прибыть со своими ветеранами, чтобы снять осаду, Гавелок и храбрый Утрам защищались с блестящим успехом. Каунпор снова находился в руках англичан, и Тантия Тонэ, последний вождь восставших, приготовлялся к отчаянному усилию. Таковы были вести, встретившие раджу при приближении к его столице.

Гонцы возвестили о его возвращении, и народ волновался. Крестьяне толпами направлялись в город, и деревни почти опустели.

Как в первый раз, раджа остановился в сумерках в четырехстах шагах от главных ворот. Чундер-Синг, Лутфулла и другие именитые граждане, а также отряд кавалерии ожидали его, чтобы встретить с почестями.

— Благодарю вас, — говорил раджа, протягивая руку Чундер-Сингу. — Это залог вашего прощения. Итак, народ согласен меня принять?

— Верность гумилькундского населения его государю Биражэ Пирта Раю не поколебалась ни на минуту.

— Прекрасно. Но нам надо раз навсегда объясниться. (Он говорил на туземном наречии, чтобы все могли понимать его.) Я хочу, чтобы между нами все было ясно. Я — англичанин. Каким образом я прихожусь родственником вашим древним государям и какая степень родства связывает нас, я этого сам не знаю, но как только мне удастся добыть какие-нибудь сведения об этом, вы узнаете все. До тех же пор я не стану дольше притворяться. Если вам неприятна мысль о чужеземном правителе, я удалюсь и предоставлю вам выбрать себе государя, за которого я обязуюсь ходатайствовать перед британским правительством. В одном я уверен: в том, что ради памяти моих предшественников, любивших англичан, добрые жители Гумилькунда дадут приют беглецам, которых я везу с собой.

Он остановился. Одобрительный ропот был ответом на его речь.